— Красные защищают бедняков и байских работников, а против баев сами борются. Мне пришлось родиться в самой бедной семье: я сын одной нищенки по прозвищу Тас-Баштыг. С восьми лет работал у бая — сначала по нашей нужде, потом по суду, то есть по указу салчакского нойона, которого звали «Солнечным князем». А красные партизаны меня освободили. Потом я сам пришел учиться в Хем-Белдир и поступил в народоармейцы.
— Ба-а! Так-так-та-ак! Вот вам благородный чиновник с шариком на голове! [55] Мы же говорили, что эти его слова — чистая ложь, настоящая клевета, — заметил молодой парень, раздувая покрывшиеся пеплом угли.
Сидевший позади старик добавил:
— Выходит, каждого не слушай; маленько разбирайся да смекай, и все будет хорошо…
Через три дня, сменив лошадей шесть раз, я приехал в Даа-хошун, в сумон Шанчи. От Хем-Белдира до Шанчи шесть уртелей, в каждом уртеле тридцать километров, всего сто восемьдесят километров. Только в Шагонаре — несколько полуземлянок и крытых дерном избушек. На всем этом пути в селениях — ни одного дома. Окинешь глазом долину Енисея — знакомая картина: здесь три, там пять юрт. По зажиточности хозяев юрты двух цветов; одна — почти белая, другие вокруг нее черные, залатанные.
По дороге я заехал в один из таких аалов, чтобы передать местному чиновнику письмо, и спросил у встречного:
— Где тут будет самый знающий человек Даа-хошуна?
— Вам, поди, нужен хошунный председатель. Сонам-Баир… Откуда едешь, мой сын?
— Из Хем-Белдира, посыльный правительства. А вашего председателя в какой юрте искать?
— Вон там, где у коновязи стоят лошади, — кивнул головой старик. — А тарга когда выехал? Что нового в Хем-Белдире.
— В дороге ночевал три раза. Новостей-то много, да их не расскажешь двумя словами, уж потом…
Войдя в указанную мне юрту и, сказав «мир вам», я достал из-за пазухи письмо и поднес его председателю обеими руками.
Грузный мужчина с длинной седеющей косой сидел у столика, поставив рядом с бронзовыми божками чиновничий колпак, на вершине которого блестел темно-синий стеклянный шарик — знак высокого ранга. Не разворачивая свернутого в трубку письма, он поднес его сначала к свету из дымового отверстия, как будто хотел прочитать с обратной стороны. Потом осторожно развернул свиток. Прочитав письмо и посмотрев на меня, председатель уставился куда-то в стенку юрты и задумался. Покуда он читал и думал, я хорошенько осмотрелся.
До чего же просторно в юрте — в ней даже не восемь решетчатых стен, а больше. Где у других могла бы висеть какая-нибудь тряпица, тут через всю юрту тянется занавеска из желтой китайской парчи, а там, где должен стоять сундук, выстроился в ряд целый десяток сундуков, мерцающих золотыми драконами и львами в затейливых узорах. Мой председатель тоже был нарядный, как сундук, — в шубе, крытой синим шелком и перевитой у пояса золотой парчой. На поясе у него висел нож в серебряных ножнах, огниво и малахитовая табакерка.
