Одни сидели привалившись друг к другу и посасывая длинные чубуки. Другие слушали стоя. Я поздоровался и присел поодаль.
— Теперь-то уже все как есть понятно. Посмотришь на все — вроде полегчало, будто камень отворотили. Наши соседи покатили с высокого яра баев — > Маслова, Мелегина, Чолдак-Степана, стали сами хозяева на земле. И нам бы не сидеть на холмике, не дымить из трубочки в тучу, покуда не выглянет солнышко [36], — говорил старый Томбаш, посасывая трубку. Потом обтер о рукав кончик чубука и передал ее соседу.
После Тумбаша вскочил его сын Саглынмай:
— Чистая правда, что отец сказал. Работать и жить, как теперь, мы научились у кого? У русских людей. Значит, и дальше они помогут…
— Верно, верно, — улыбнулся Томбаш.
— А мы небось по охотничьей части опять же им поможем… обязательно! Так? Вчера повстречались с партизанами. Ой, молодецкий старшина у партизан!
Сидевшие араты одобрительно закивали. Потом они долго говорили о том, как помочь партизанам, о том, что происходит в России, о Ленине, а я внимательно слушал.
Это была одна из первых сходок моих земляков. Никто не хотел расходиться. Слова старых соседей еще больше укрепили мою решимость поскорее выполнить наказ партизанского командира. Я снова заторопился в дорогу.
Вскоре я был уже далеко.
Сестра Албанчи с маленькой Сюрюнмой были одни. Еще не войдя в юрту и не сказав «здравствуйте», я уже затараторил:
— Иду в Хем-Белдир. Мама говорила: «Правильно». А ты как думаешь, сестра?
На такое приветствие после долгой разлуки Албанчи ответила звонким смехом:
— Да-да. Ты прав. Ступай. Так будет лучше всего, сынок.
Она усадила меня рядом, обняла, поцеловала, наклонилась так близко, что ее ресницы коснулись моего лица, и погладила мне щеки обеими ладонями. Я уже говорил, что Албанчи стала мне матерью.
Потом она угостила меня айраном, сдобренным просяными отрубями.
Поев на дорогу, я сказал:
— Ну вот, теперь зашагаю, сестра. До свидания, Сюрюнма!
— Зачем «до свидания»? Пришел — и сразу уходишь! Сиди здесь, брат, — приказала она.
— Нет, я скоро приду. Тут ведь недалеко, сестра.
— А-а, тогда принесешь мне конфеточек-сахарков, брат, и моей куколке на платье.
Она поднялась на цыпочки, прощаясь со мной.
— Принесу, сестра.
Я поцеловал ее белокурую косичку.
Мои дорожные припасы Албанчи уложила в старенький мешок. Подала мне:
— На. Ступай. Счастливой тебе дороги!
Попрощавшись с Албанчи и Сюрюнмой, я перекинул за левое плечо кулек с дорожными припасами и быстро вышел. Пройдя несколько шагов, я обернулся. Албанчи стояла возле чума, придерживая вцепившуюся в ее подол Сюрюнму.
