Ася бросилась к месту катастрофы и схватилась за тряпки, со страхом взглядывая на трех мегер, собравшихся там же. Новая - вселенная по ордеру в комнату Натальи Павловны - казалась ей самой опасной.
Мадам умела парировать удары и во время подобных столкновений даже решалась наступать, подбоченясь; Наталья Павловна своим молчаливым и властным достоинством прекращала всякие выходки; Олега побаивались и затрагивать его решались только мужчины и то в редких случаях; но Ася была совершенно беззащитной перед грубыми выходками этих баб. Покончив с уборкой и накормив ребенка, она усталым машинальным движением стала стелить мальчику кровать. Славчик вертелся около.
- Хочу г'ибы и четы'ех котяточек.
- Славчик, мама не может рассказывать сегодня сказки. Мама так устала! Засни сам, а мама посидит рядом. Не капризничай, милый. Не мучай свою маму. - Она привлекла его к себе на колени и прижалась осунувшейся щекой к розовой щечке ребенка. - Милый, родной - ложись! Ну, так и быть: про гриб-боровик расскажу, а потом - спать. Ну, что ты, Маркиз? Нет твоего хозяина, понял? Ну, и уйди, оставь меня. А ты что хочешь, Лада? Вы словно сговорились меня мучать, - и она слегка отстранила собак, которые совали к ней морды, как будто обеспокоенные ее состоянием.
Через приоткрытую дверь донеслись звуки радио; мужской голос пел: "Где же вы, дни любви?.." Судорога сжала ей горло, а голова опять упала на подушку рядом с головкой сына.
- Мама! Ну мама же! - и нота отчаяния прозвучала в голосе ребенка.
- Сейчас, милый, сейчас. Не плачь только! Давай подоткнем одеяльце. Ручки сюда - наверх. Ну, слушай: гриб-боровик, под кусточком сидючи, на все стороны глядючи... Боже мой, как тяжело!
Рассвет застал ее на маленьком диване: сжавшись комочком, она забылась на несколько минут, охваченная смертельной усталостью после пытки предыдущего дня и бессонной ночи. Возвращаясь снова во власть своего горя в синеватом прозрачном полусвете, установившемся в спальне, она вдруг отчетливо прочитала в своем сознании, точно внутренним умом услышала шепот: "Помяни за раннею обедней мила друга, светлая жена!" Он говорил это ей тогда, в Луге, а сейчас как раз начинается ранняя - надо бежать! И поспешно вскочила, цепляясь за мысль, что еще можно для него что-то сделать, быть ему полезной.
Надо сначала выйти в ванную и кухню, и это ее смущало: она слышала там шаги и голоса и боялась попасть в когти соседок.
- Пожаловала фефела наша! Вчера убирала, а лист в плите весь залитым водой оставила - не видали глазыньки, - сказала одна.
