— Не говорите так, — попросил дон Энрике.
— Мы родились в Семнадцатом Веке, ему принадлежим, в нем и останемся. Хотя… это не лучший век в истории человечества. Сплошные войны, мятежи, революции…
— Быть может, следующий будет счастливее? В нем не будет Кромвеля, Тридцатилетней войны, Порохового заговора и политических убийств, таких как смерть Генриха IV, кровавых казней, которыми потряс Европу Ришелье… Быть может — это будет Век Всеобщего Мира, которого нам пока никак не добиться. Но мечту рожденных в Семнадцатом Веке осуществят люди Восемнадцатого Века! Они будут лучше нас. Цивилизованнее, гуманнее, просвещеннее, милосерднее!
— Вы в это верите? — спросил Арамис.
— Я верю в прогресс! Сравните наш век и прошлый! Разве вы не чувствуете смягчение нравов, разве мы не стали более цивилизованными? Инквизиция, позор и ужас Испании, надеюсь, останется в Семнадцатом Веке, мы не потащим ее в будущее. Варфоломеевская ночь в нашем веке уже невозможна.
"Вот так и Рауль год назад наивно выразил надежду, что Людовик когда-нибудь отменит сметную казнь во Франции. Как жаль… Разбивать иллюзии таких мальчишек".
— Мы становимся лучше, не правда ли? — спросил Энрике.
— Кто — мы?
— Мы все. Жители Земли.
— Отчасти вы правы. Но человечество идет к совершенству слишком медленно. Впрочем, до начала Восемнадцатого века еще четыре десятилетия, грубо говоря. Мечтайте о фейерверках, праздниках и пышных торжествах, которыми мир встретит новый век.[8] У вас все в будущем.
— А у вас все в прошлом?
— У меня? У меня остался небольшой отрезок времени, и за этот короткий срок я надеюсь изменить мир к лучшему.
— Тогда о чем мы спорим! И я хочу того же! Как же вы хотите изменить мир?
— А вот как, — сказал Арамис и подошел к карте, — Смотрите!
— Видите — здесь была некогда империя крестоносцев. Святая Земля.
— Она потеряна, — вздохнул дон Энрике, — Мы ушли, и те века остались в прошлом.
— А мы ее отвоюем, — сказал Арамис, — Deus vult![9]
— Когда? — спросил рыцарь, — Когда рак на горе свистнет?
— Когда я займу престол Святого Петра, — сказал Арамис ровным тоном, словно речь шла о самом обычном деле.
— Вы хотите стать Римским папой? — дон Энрике широко раскрыл глаза.
— Вы хотите съязвить, дон Энрике? Напомнить мне о пирате Бальтазаре Косса… о Борджиа, о палаче тамплиеров, чье имя мне даже произносить гадко. О папах-преступниках?
— Я вовсе не думал о них, Черный папа. Я просто подумал, что в наше время это недостижимо.
