— Слышала… разные звуки, — неуверенно отозвалась я. — Камешки стучали и шуршали, я сама топала, когда бежала по настилу. Вообще, весь корабль скрипит и шуршит.
— Да я не о том. — Констебль махнул рукой, Брок проводил полицейского до дверей.
Я осталась на месте, дожидаясь, пока он вернется. Во мне кипело и бурлило возмущение. Едва мой муж показался в дверях, я выпалила все, о чем не решилась сказать при полицейском:
— Почему вы не поддержали меня? Почему не сказали, что ваша жена не способна на убийство? Почему сидели тут и позволяли полицейскому оскорблять меня своими чудовищными подозрениями?
Брок застыл на пороге, дожидаясь конца моей вспышки. Сегодня он даже смотрел на меня как его мать: во взгляде нельзя было прочесть ничего.
— Вы и сами неплохо справились, — заметил он. — Помощь не понадобилась.
— А если бы он вздумал забрать меня в тюрьму? — возмущалась я. — А если бы…
— Но не забрал же, — сухо проронил мой муж. — И я знал, что не заберет. Вы еще что-то хотите мне сказать?
Еще секунда, и Брок ушел бы, поэтому я горячо и бессвязно продолжала:
— Да… Еще… Вот! Почему это никто не сообщил мне, что я родилась тут, в этом самом доме? Почему никто мне не сказал, что именно здесь умерла моя мать?
Досадливое выражение его лица сгладилось, и он вернулся в комнату.
— Может быть, просто потому, что вы не спрашивали, — справедливо заметил он. — Может быть, нам не пришло в голову, что вы не знаете.
— Конечно, не знаю! — воскликнула я. — Никто никогда и словом не обмолвился… И я не понимаю почему. Было бы так естественно, если бы вы упомянули об этом. И уж конечно вдвойне странно, что о таких событиях ни разу не вспомнила ваша мать.
— Она и не станет о них говорить, — ответил Брок. — Хотя я прекрасно все помню. Мне было лет четырнадцать, когда сюда привезли вашу мать. — Он помолчал, словно вспоминая то время, и я с удивлением увидела, как смягчились жесткие складки возле его губ. Брок снова заговорил, и в его речи зазвучал шотландский акцент. — Я-то помню, какой сладенькой малышкой вы были. Не красной, не морщинистой, какими бывают младенцы, а розовенькой и хорошенькой. И смеяться вы умели с самого рождения. Характерец у вас тогда был получше — хотя, признаюсь, временами, когда что-нибудь было вам не по нраву, от ваших воплей впору было уши затыкать.
Я слушала его изумленно — меня удивили не его слова, а неожиданная нежность.
— А моя мать?
— Ей становилось все хуже — и неудачные роды, и потом… Но вами все умилялись. А капитан Обадия еще и завидовал Натаниэлю. Привез сюда сразу трех докторов, но ничто уже не могло ее спасти. Она быстро угасала и на четвертый день умерла. А вы оставались у нас, пока ваш отец не пришел из рейса и не забрал вас домой. Может быть, капитан, помня вас маленькой, чувствовал себя ответственным за ваше будущее. — Лицо Брока потемнело, словно его мысли омрачило нехорошее воспоминание. — Особенно потому, что с вами здесь приключилось несчастье.
