Для толстухи этого достаточно, она охотно пускается в разговор о своем постояльце. Для мужчины Тадеуш очень порядочен: спокоен, вежлив и платит в срок.
— Но его нет дома, — говорит Ханна.
— Да, его нет. Он уехал сразу после окончания занятий и вернется в лучшем случае в конце августа.
— Можно мне посмотреть его комнату?
Приятная неожиданность, хотя Ханна и предполагала, что Тадеуш не может жить где попало. Комната просторна, опрятна, на окнах цветы; оба окна выходят на настоящую террасу, а не просто на балкон. С террасы открывается восхитительный вид на Варшаву: колокольни средневековых церквей, прекрасный архитектурный ансамбль Старого Мяста, его древние стены. Внизу катит свои воды Висла.
Ханна подходит к краю террасы: множество цветочных горшков образуют как бы висячий сад. Она возвращается в комнату: чистота и порядок исключительные, на этажерках аккуратно выстроены книги. Кровать темного дерева. И снова сердце Ханны колотится: рано или поздно она ляжет обнаженной на эту кровать. Она знает это, более того, она этого хочет. Она отходит от кровати и читает названия книг, некоторые из них по праву, но большинство — поэтические сборники: Мюссе, Байрон, Шелли, Леопарда.
Она осматривает письменный стол, за которым работает Тадеуш. Пачка бумаги, на ней кусок красного камня. Камень точно такого темно-красного цвета, как тот, из которого сделаны глаза жука, — вероятно, того же происхождения.
— Мебель его, — говорит хозяйка. — И цветы. А теперь извини. Он не любит, чтобы входили в его комнату. Не разрешает даже мне убирать здесь. Сам занимается уборкой. Если бы ты не была его сестрой…
Ханна опускает голову, как бы устыдившись.
— Я хотела бы, чтобы вы ему не говорили ни о моем приходе, ни о том, что я — в Варшаве. Хорошо?
Толстуха кивает.
В глазах у Доббы Клоц — потрясение, смешанное с ужасом.
— Сколько ты хочешь?
— Сто семьдесят пять рублей.
— А почему не двести? — ухмыляется Добба.
— Ну если вы настаиваете, — дружелюбно улыбается Ханна.
Они на балконе в синагоге с молитвенниками в руках. Перешептываются, не обращая внимания на грозные взгляды жены раввина. Прошло четыре дня после того, как Ханна побывала на Королевской улице, посетила университет и внесла тридцать рублей за платье, которое стоит сто тридцать два.
— Конечно нет! — шепчет Добба. — Нет, нет и нет!
— Подумайте хорошенько.
Внизу в меноре рядом с масляными светильниками и священным ковчегом горят восемь памятных свечей, и их запах доносится до балкона.
