Она открыла второй ящик стола и почти засмеялась с триумфом. Затем вынула стопку бумаги и быстро пролистала ее. И практически закричала от ужаса.
Это были тщательные копии, строфа за строфой, почти всех книг Библии Ветхого Завета: Книги Даниила, Книги Исаии, Иеремии, Иезекииля. Почерк был везде одинаковый — мелкий и неуклюжий, резко наклоненный влево.
Элейн аккуратно положила назад исписанные листы и открыла нижний ящик. Он был до отказа забит бесконечными листами, исписанными тем же подчерком — подчерком Морриган. Работа, которая делалась месяцами, возможно, годами. День за днем Морриган старательно переписывала Библию.
Элейн взяла себя в руки, борясь с подступающей к горлу истерикой. Она немедленно представила себе бледное, тонкое лицо Морриган с полными красными губами и темными затравленными глазами, которые разглядывала ранее в глубинах зеркала. Сколько же ей было лет? Восемнадцать? Девятнадцать? Даже у зрелой, тридцатидевятилетней Элейн были свои тайны, укромные местечки, где она прятала вещи, не предназначенные для чужих глаз. Где все те письма, книги, хоть что-нибудь, что бы дало ей ключ к разгадке, кто такая Морриган: англичанка или шотландка, — где это может быть, черт возьми?
Она встала, зацепившись, как слепая, за стол, на котором стоял канделябр со свечами, выглядевшими так, будто их никогда не зажигали.
— И что, скажи-ка, пожалуйста, ради Бога, что ты делаешь?
Сердце Элейн стукнулось о ребра корсета. Она повернулась к двери, схватившись за столик, чтобы удержать равновесие. Канделябр опасно покачнулся, находясь тревожно близко от края.
Хэтти держала серебряный поднос, на котором до этого приносила завтрак. Позади нее Элейн разглядела темный коридор — очевидное доказательство того, что жизнь не ограничивалась четырьмя стенами ее спальни.
В мутных глазах старухи загорелся огонек подозрения.
— Я говорила тебе, чтобы ты писала. Переписывала Божьи слова, чтобы уберечься от дьявола.
Хэтти закрыла дверь.
— Ты была плохой девочкой, но старая Хэтти поможет тебе. Иди и преклони колени в молитве перед Господом. Я не позволю дьяволу забрать твою душу.
Элейн прохромала к нужному месту и опустилась на колени. Тусклое распятие взирало на ее неуклюжие телодвижения.
Господи…
Ни одна молитва не приходила на ум. Элейн облизала губы.
— Молись, девочка, разве я не сказала тебе молиться?
Хэтти поставила поднос на стол и черно-белым вихрем закружила вокруг Элейн. Голову отдернули назад, подбородок оказался зафиксирован на уровне костлявой белой груди.
