Проклятие власти | страница 9
Добавлю еще, что с научной обстоятельностью Толкиена связана и такая особенность его творчества, которую я называю "стереоскопичностью". Часто художественное произведение выглядит фотографией. Возникает ощущение, что изображен настоящий, реальный мир, но существует он только внутри рамки, а за ней ничего нет. В повести "Хранители" за строго очерченными пределами Средиземья видны иные реки и моря, города, люди, отблески далекой грозы, действительность оказывается объемной и безграничной.
Уже упоминалось, что текст "Властелина Колец" опирается на обширные исследования, прежде всего - филологические. Толкиен считал, что "язык предрешает мифологию", а основной, наиболее значимый элемент языка - имена и названия. Они подбирались особенно точно. По существу, любой термин "Хранителей" имеет аналог в летописях, в эпосе, в сказаниях европейских народов. Так, имена гномов и магов содержат скандинавские корни (сравним например: Хумли - Гимли, Дани - Дэйн, Тор - Трор, Хеймдаль - Гэндальф.) Имена эльфов - кельтские, людей - ирландские, северогерманские и славянские. Потому они и кажутся реалистичными, что когда-то существовали на самом деле.
Не только терминология, но и сюжеты кельтских, исландских, германских, скандинавских мифов использовались профессором Толкиеном в эпопее "Властелин Колец". В частности, символика Магических колец имеет фольклорное происхождение, из западноевропейского эпоса пришли многие народы Средиземья, да и сам этот термин ассоциируется со скандинавским (эддическим) Мидгардом. Однако, искать в толкиенских книгах фольклорные источники, работа хотя и увлекательная, но достаточно бесцельная. Европейская мифология была полностью "переплавлена", художественно переосмыслена в процессе написания книги, образуя ее невидимый фундамент.
Впрочем, как оказалось, научные изыскания Толкиена имели значительное идеологическое применение. Книга создавалась в тридцатые годы, когда расцвела так называемая "новая мифология". Адольф Гитлер (по видимому, лично) приспособил для своих целей некоторые эпизоды североевропейского эпоса - "Песню о нибелунгах", часть "Старшей Эдды". Соответствующая символика широко распространилась в фашистской Германии. Она проникла в правительственные речи - Гитлер неоднократно упоминал "нибелунгову верность", "счастливую валгаллу", в науку, где стала господствовать "теория вечного льда", в культуру. Разумеется, в древних сказаниях философы третьего рейха искали то, что отвечало их собственной системе взглядов. Построенные ими мифологические ряды призваны были защищать идеи расизма, национализма, безоговорочного подчинения вассала своему господину. Необходимо указать, что значение новой мифологии было, пожалуй, большим, большим, чем это принято считать. В известной мере она обеспечивала идеологическую подготовку агрессии. (Смотри, например, дневник Уильяма Тоддта, американского посла в Берлине в 1934-1938 гг. "Эддическая терминология" упоминается в нем неоднократно, и ощущение ее агрессивной направленности передано очень хорошо.)