Впрочем, комиссии из высших сановников, обсуждающих каждую строку и букву новых учреждений, чутко реагируют на события внешнего мира: порою выдвигаются важные прогрессивные идеи, затем их берут назад, выдвигают снова.
Вторую главную реформу правительство провести не захотело.
Именно тогда, когда вводились земские учреждения в уездах и губерниях, решался важнейший вопрос: быть ли Всероссийскому земству? Случись такое — явился бы на свет парламент, пусть слабый, в значительной степени совещательный, и сбылась бы с опозданием на полвека мечта Сперанского; и самодержавие все же было бы хоть немного ограничено законодательным органом (вспомним сходную по идее Булыгинскую думу, которая проектировалась летом 1905 года).
Позволим себе некоторую фантазию: во Всероссийском земстве помещики, буржуазия, даже в некоторой степени крестьянство, разночинцы обрели бы положительный и отрицательный политический опыт, заложили бы основы (пусть не формально, а фактически) будущих политических партий…
Самодержавие в известной степени ограничило бы себя и одновременно расширило собственную базу, опору. Точно так, как это было сделано перед крестьянской реформой созданием Редакционных комиссий, — только там были исключительно дворяне, а тут еще и представители других сословий.
Тогда-то возник важный диспут — всесословное самоуправление или бессословное? Иначе говоря, отдельное голосование по каждому сословию (и конечно, дворянам предоставляется при этом наибольшее число депутатских мест) или — просто выборы одного депутата от определенного числа жителей (и тогда, естественно, — большинство у крестьян).
Представители разных общественных групп, от умеренных славянофилов до демократа Герцена, отстаивали бессословность. Известный деятель реформы А. И. Кошелев почти убедил царя, что сильное общественное самоуправление — единственное противоядие против бюрократии. «Бюрократия, — пророчествовал он, — заключает в себе источник прошедших, настоящих и еще (надеемся ненадолго) будущих бедствий для России».
Иван Аксаков предлагал, «чтобы дворянству было позволено торжественно перед лицом всей России совершить великий акт уничтожения себя как сословия».
Разумеется, эти идеи не проходили, как и чисто дворянские претензии на усиление своего политического влияния.
Одним дворянам Александр II парламент давать не желал, всем сословиям опасался.
Любопытно, что в эти самые месяцы, когда втайне решался столь существенный политический вопрос, из камеры Петропавловской крепости обратился к царю уже упоминавшийся заключенный «государственный преступник» Николай Серно-Соловьевич. Приведем длинную выдержку из его интереснейшего послания:
