Не мог крестьянский вопрос двигаться без политических послаблений, потому что само «освобождение сверху» предполагает, по определению, что эти самые верхи, которые прежде держали и «не пущали», теперь начинают видоизменяться.
Несколько позже известный деятель реформы тверской помещик и публицист А. М. Унковский сформулирует то, что, по его мнению, «насущно необходимо для обновления России» вместе, рядом с крестьянским освобождением: «Все дело в гласности; в учреждении независимого суда; в ответственности должностных лиц перед судом; в строгом разделении власти и в самоуправлении общества в хозяйственном отношении».
Снова задаем тот же вопрос, который нас интересовал в связи с Петром Великим: был ли у Александра II и его либеральных министров далекий, заранее обдуманный план преобразований в крестьянской и других сферах?
От середины XIX века осталось куда больше документов, позволяющих судить о ходе реформ, чем со времен петровских. П. А. Зайончковский, Л. Г. Захарова, Г. Х. Попов и другие исследователи, обращавшиеся к этой проблеме, многое открыли и осмыслили.
Ответ на поставленный только что вопрос представляется примерно таким. В 1855–1856 годах у некоторой части «верхов» была смутная общая идея о том, что дела в стране плохи, положение опасное, надо освободить сверху, пока не освободились снизу. При этом часть высшего аппарата (далее мы скажем об этом подробнее) считала, что нужно все оставить по-старому, а те, кто думали о реформах, отнюдь не имели ясного представления, как начать, сколько уступить, сколько времени продлятся перемены… Если бы мы спросили большинство тогдашних лидеров, как им представляется ближайшее будущее, они еще в 1856-м и начале 1857-го, по всей вероятности, говорили бы о долгом, на много лет затянувшемся плане освобождения. Положение освободившихся крестьян, их будущие земельные наделы сначала казались «начальству» не совсем такими, как получилось в конце концов.
Инициатива Ланского, соображения еще нескольких умных сановников, советы Гакстгаузена, колебания Александра II, все более склоняющегося к реформам, — все это замечательные примеры того, как историческая закономерность, невозможность жить по-старому, пробивает себе путь среди хаоса различных исторических сил, влияний, причем нередко выбирает исполнителями таких лиц, которые прежде и не думали о своей реформаторской роли…
Сохранились рассказы современников, что после смерти Николая I А. С. Хомяков радостно поздравлял друзей с новым царем-преобразователем. Друзья сомневались, так как у наследника была в либеральных кругах весьма неважная репутация. Было известно, например, что при обсуждении в Секретных комитетах вопроса о крестьянском освобождении Николай I выступал даже более смело, чем его сын, склонявшийся к тому, что никакой эмансипации не нужно. Хомякову говорили: «Александр II — крепостник, занимается преимущественно охотой и т. п.»; однако славянофильский публицист уверенно защищал свой оптимизм; «В России хорошие и дурные правители чередуются через одного: Петр III плохой, Екатерина II хорошая, Павел I плохой, Александр I хороший, Николай I плохой, этот будет хорошим!»
