1725 — основание Академии наук;
1731 — запрещение крепостным брать откупа и подряды;
1736 — «вечное закрепощение» рабочих, мастеровых на мануфактурах;
1754 — отмена смертной казни;
1755 — основание Московского университета;
1757 — основание Академии художеств;
1760 — право помещиков ссылать крепостных в Сибирь;
1765 — учреждение Вольного экономического общества и — право помещика отправлять крепостных в каторжные работы;
1767 — запрещение крестьянам жаловаться на помещиков;
1774 — основание Высшего горного училища в Петербурге;
1783 — крепостное право на Украине и — создание Российской Академии.
Русская промышленность, в основном на крепостном труде, выдает к 1800 году больше всех в мире чугуна (по сегодняшнему — уровень смешной: менее 200 тысяч тонн в год, что составляет примерно четырехчасовую норму сегодняшней советской металлургии, но для той эпохи хватало!). Первые места у России по металлу, вооружению, военной технике, она не уступает по многим показателям даже Англии, где уже второй век «берет разбег» капитализм…
Можно сказать, что петербургская империя была гениально подгоняемой телегой, которая, повинуясь петровскому кнуту, сумела на какое-то время обойти медленно разогревающийся, еще не совершенный западный «паровичок»; позже усилиями Уатта, Стефенсона, Фультона он разведет пары…
Но до того как будто еще далеко. Пока же, в конце XVIII века, налицо разные типы экономики и сходные, во многих отношениях обманчивые, показатели, заставляющие кое-кого думать, что внерыночный, палочный путь ничуть не хуже заморских, басурманских основ…
Таковы дела в экономике. Что же в политике?
На Востоке и на Западе — абсолютные монархии, причем просвещенное правление Екатерины II лучшие европейские философы ставят в пример Людовику XV, Фридриху II, Марии-Терезии и другим правителям.
Меж тем многие минусы западных монархий, например, запреты сочинений Дидро и Вольтера во Франции (в то время как они широко издаются в России), жестокие конфликты государства с обществом, например, неоднократные разгоны французскими королями старинных французских судебных учреждений (парламентов), в то время как в России ничего подобного «не требуется», — это, кажется, свидетельствует о более благополучном, устойчивом устройстве петербургской империи, нежели, скажем, парижской (как раз в эту пору Людовик XV восклицает: «Мы держим власть нашу исключительно от бога, и право издавать законы, которыми должны управляться наши подданные, принадлежит нам вполне и безраздельно»).
