Она заверила Филиппа, что обмывать его совершенно нормально для нее. Но не было ничего нормального в ее внезапно пересохшем рту, ускорившемся дыхании и сильном желании откинуть простыню, чтобы увидеть, что под ней.
Она оглянулась на дверь, жалея, что не подумала ее запереть.
Прикусив губу, Саманта зажала край простыни большим и указательным пальцами и медленно потянула, открывая по дразнящему дюйму за рывок.
– Это только я, или там есть хороший эскиз?
Услышав хрипловатый баритон, почти неразборчивый, но ничуть не менее язвительный, Саманта бросила простыню, как горячую картофелину.
– Простите, милорд. Я только проверяла ваше, ваше…
– Кровообращение? – мягко подсказал он и помахал рукой в ее направлении. – Так продолжайте. Я далек от того, чтобы препятствовать удовлетворению вашего … любопытства. О моем состоянии, конечно.
– И как давно вы проснулись? – с растущими подозрениями спросила Саманта.
Он потянулся, его движение вызвало рябь, пробежавшую по упругим мускулам его груди. – О, наверное, как раз перед тем, как Филипп постучал в дверь.
Вспомнив свои колебания над его, так любовно слепленной, верхней частью тела, Саманте захотелось провалиться сквозь землю.
– Вы все это время бодрствовали? Не могу поверить, что вы собирались позволить мне…
– Позволить вам что? – он моргнул невидящими глазами, просто образец невинности. – Выполнять свои обязанности?
Саманта захлопнула рот, осознав, что, не выдав себя, не может дальше спорить.
Она рывком вернула простыню на место, ставя преграду между своим взглядом и его обнаженной грудью.
– Если вы плохо спали, я могу дать вам еще лауданума.
Он вздрогнул.
– Нет, спасибо. Я лучше буду испытывать боль, чем ничего вообще. Так, я, по крайней мере, могу убедиться, что еще жив. – Она проверила его повязку, и он улыбнулся ей своей печальной полуулыбкой, от которой у нее сжалось сердце. – Надеюсь, что шрама не останется. Я не хочу испортить свою прекрасную внешность.
Отодвинув взъерошенные волосы, она прижала руку ему ко лбу. Что давало странные ощущения, поскольку именно ее, а не его лихорадило.
– Тщеславие должно быть сейчас наименьшей вашей проблемой. Большая удача, что вы живы, знаете ли.
– Так все мне говорят. – И прежде, чем она смогла убрать руку, он поймал ее за запястье и мягко опустил ее руку между ними. – А что является вашей удачей, мисс Викершем? Разве вы не должны были уже вернуться в Лондон, чтобы изливать свое милосердие у постели какого–нибудь благодарного моряка, который посмотрит на вас телячьим взглядом и сделает предложение, как только встанет на ноги?
