На какой–то блаженный момент ему удалось лишить ее дара речи.
– Я никогда об этом не думала! – наконец сказала она. – Вероятно, лакеям надо будет вытащить кое–что из мебели на середину каждой комнаты, чтобы были ориентиры. – Ее юбки зашелестели, когда она обошла его, полностью поглощенная своими планами. Габриэль повернулся вместе с ней, держась правой стороной на звук ее голоса. – Если мы закроем острые углы одеялами, вы будете в состоянии договориться с домом, не рискуя пораниться. Особенно, если вы научитесь считать.
– Уверяю вас, мисс Викершем, что я научился считать еще в колыбели.
Настала ее очередь вздохнуть.
– Я имела в виду, научиться считать шаги. Если вы запомните количество шагов от комнаты до комнаты, то сможете ориентироваться в доме.
– Это было бы свежей переменой. Я начисто потерял способность ориентироваться с того момента, как вы вошли в мой дом.
– Почему вы продолжаете делать это? – внезапно спросила она, искреннее любопытство смягчало ее тон.
Он нахмурился, пытаясь следовать за звуком ее шагов, когда она стала обходить его по кругу.
– Делать что?
– Отворачиваться от меня, когда я двигаюсь. Если я иду налево, вы поворачиваете направо. И наоборот.
Он напрягся.
– Я слепой. Как вы можете ожидать, что я знаю, куда поворачиваюсь? Нетерпеливо отклонив ее вопрос, он добавил: – Вероятно, вы должны мне объяснить, почему кто–то намеренно нарушил мой приказ и открыл здесь окна.
– Это я нарушила ваш приказ. Как ваша медсестра, я подумала, что немного света и свежего воздуха могли бы улучшить ваше… ваше… – она откашлялась, как будто что–то комом стояло у нее в горле. – Ваше кровообращение.
– Мое кровообращение в полном порядке, большое спасибо. У слепого мужчины очень небольшая потребность в свете. Он лишь жестокое напоминание о красоте, которую он никогда больше не увидит.
– Возможно, это и правда, но едва ли честно с вашей стороны погружать всех слуг в темноту вместе с вами.
Ошеломленный Габриэль на минуту потерял дар речи. С тех пор, как он вернулся с Трафальгара, все вокруг него ходили на цыпочках и говорили шепотом. Никто, даже его родственники, не смел так прямо разговаривать с ним.
Он полностью повернулся на звук ее голоса, позволяя безжалостным лучам осветить его лицо.
– А вы никогда не думали, что я держал окна закрытыми не для своей пользы, а для их? Им бы пришлось смотреть на меня в дневном свете. У меня, по крайней мере, есть благословенная слепота, которая ограждает меня от моего отвратительного уродства.
