Сбледнул чуток Муромец:
— К упокойникам, что ль?
— Да нет, навьим царство только из-за подземности своей прозывается, а народ там самый что ни есть обыкновенный. Правит им лютый царь Вахрамей Кудеярович, держит при себе дружину разбойную — по ночам на землю выбираются, поживу ищут. Все селенья ближние разорили, разграбили, храбрых защитничков порубили, дома пожгли, людишек в полон угнали, в этой стороне только я одна и осталась. Никто еще от Вахрамея вырваться не сумел, птиц и тех на подлете стреляет.
Переглянулись мы с побратимами. Оно, конечно, честь богатырская, но и впрямь боязно стало. Кабы знать еще, что не напрасно сгинем…
— А растут ли в навьем царстве цветочки аленькие, о семи лепестках?
У Бабы Яги глаза на лоб полезли.
— До цветочков ли, когда волки да вороны по полям бранным падаль подъедать не успевают! Кто его знает, слыхала я, что есть у Вахрамея сад, а в том саду всех цветов земных и подземных по дюжине, птиц да зверей по паре; ежели в вахрамеевском саду цветочка аленького не сыщется, значит, его и вовсе на свете нет.
Пропали у нас сомнения последние — трудна дорога, да верна, а добрым молодцам только того и надобно.
— А нельзя ли как-нибудь тот цветок у Вахрамея выпросить аль выкупить?
Пригорюнилась старуха:
— Ох, детоньки, не дело вы затеяли! Уж больно лют Вахрамей, может и на месте зарубить, слова сказать не давши. Да есть и у него слабинка — шибко до красных девок охоч. Жен у Вахрамея цельных три терема, и все никак не уймется: какую добром возьмет, какую силой принудит — никто ему не указ. Скрадите где-нибудь девицу-красавицу да поклонитесь ею навьему царю, авось смилостивится.
— А ты, Яга Ягишна, не сгодишься? У нас и мешок припасен…
Развеселилась карга, пальцем костлявым погрозила:
— Все бы вам, молодцам, шутки шутить, нет бы к старухе прислушаться — поди, больше вас, вместе взятых, на белом свете прожила, плохого не посоветую.
Доели мы курицу, бабка кости в миску сложила, мне сует.
— Накось, выгляни во двор да высыпь у крылечка, может, песики бродячие прибегут.
Вышел я на крыльцо, посвистел условно. Чего, думаю, на бродяжек добро переводить, свой пустобрех с утра не кормленный, как бы еще один гусь головы не сложил — водится за Волчком такой грешок. Не видать что-то пса, только звуки дивные сверху доносятся — не то стон прерывистый, не то скулеж хриплый. Соступил я с крыльца, голову задрал — сидит мой пес на крыше, трубу лапами обвил, осиновым листом вместе с ней колотится, а за углом три волкодлака рядком сидят и на Волчка облизываются. Увидали меня с миской, хвостами завиляли, навстречу пошли. Я миску выронил да скорей в избу. Позади только захрупало.
