— Чего тебе, Вахрамеюшка, от бедной девицы надобно?
Царь так за дверью и выхаживает, так и притопывает:
— Экий у тебя, Любуша, славный голосок прорезался, век бы слушал! Спой мне, уважь жениха!
Делать нечего, пришлось петь. Царь аж всплакнул под конец — то ли песня по вкусу пришлась, то ли голосок писклявый слезу почище лука вышиб.
— Отомкни, невестушка! У тебя перстенек, у меня стерженек, давай-кось примерим да потешимся!
— Что ты, Вахрамеюшка, я девица честная, негоже до свадьбы каравай починать!
— Ну хучь пощипать с краешка!
— Где ж ты на свадьбах пощипанные караваи видал?!
— Видал и краюхи изгрызенные!
— Нет, не могу, уходи…
— Отвори, озолочу!
— Нет, и не проси!
Спровадил наконец Вахрамея. Хорошо, не догадался царь замок разомкнутый пощупать, — был бы мне и стерженек, и перстенек, и каравай в придачу!
Выбрался я в коридор, припал к земле, ползу неслышно, да тут — бах! — дверью открывшейся меня по уху. Не сильно, ан больно. Поднял голову — Алена в рубахе ночной стоит, ножкой притопывает злорадно, в руке колокольчик-побуд, таким разок тряхнешь — весь терем звоном отзовется, мертвого на ноги подымет.
— Ага, попался, тать ночной! Дай-кось я охрану кликну, пущай у тебя за пазухой пощупает — не завалялось ли злата-серебра из казны батюшкиной!
Я палец к губам прижал:
— Тс-с-с, царевна, нет у меня ничего ни в карманах, ни за пазухой! Хошь — обыщи сама, только шума не подымай!
— А что это, — спрашивает Алена подозрительно, — у тебя с голосом?
Откашлялся я, вернул себе бас прежний:
— Застудил малость, вот и истончился чуток…
Вижу, не сердится Алена, больше потешается да любопытствует:
— Обыскивать тебя, вот еще! Кокошник-то пошто напялил? Али к батюшке моему свататься полз?
Нет у меня ни времени, ни желания для царевны сказку придумывать, взял да и выложил как на духу:
— Любушу мы свою у Вахрамея выкрали, братья с ней вперед ушли, а я отход прикрываю! Ты, ежели ничего против не имеешь, дверь-то закрой, ползти не мешай!
Алена мигом насмехаться перестала, дверь закрыла, а сама с коридора не уходит. Стоит надо мной с колокольчиком, как над тараканом — и давить брезгует, и отпустить не может.
— Что ж ты, купец жуликоватый, спервоначалу сестрицами торгуешь, а потом крадешь их посередь ночи? Бедная Любуша, при таких-то братцах заботливых немудрено позеленеть!
Я кокошник сползающий поправляю, огрызаюсь:
— Да какая она нам сестрица! Лягушку болотную девкой обернули да и привели на выданье, а Семку Муромца угораздило глаз на нее положить, вот теперь и маемся! Ежели на то пошло, батюшка твой тоже жулик изрядный: цветочки аленькие бурьяном изо всех щелей прут навроде нашего осота, а взамен и невесту ему подавай, и полцарства перепаши, и пчел по ночам паси!
