Пригляделся — девка, лет шестнадцати, в сарафане ситцевом полинялом. Худая да бледная, заморыш подземный. Перехватил я ее за руку, вдругорядь занесенную, стиснул крепко:
— Ты кто такая?
— Не твое дело! — шипит девка от боли, змеей извивается, а пощады не просит. — Врагиня твоя смертная, вот кто! Не будет тебе впредь удачи, не выйти живым из царства навьего!
Запустила зубы мне в руку, вырвалась и убежала. До крови, мерзавка, цапнула. Вокруг стражники да челядинцы похохатывают, наперебой разъясняют:
— То дочка Вахрамеева была, Алена-искусница. Она с отцом не в ладах — ковры летучие ткать мастерица, царь ее за то умение при себе держит, женихов на пищальный выстрел не подпускает. Сам-то царь месяца без свадьбы прожить не может, а дочь обделил, вот она и озлилась.
— А что это она с волосьями своими учудила?
— Царь велел обрезать, чтобы, чего доброго, не приглянулась кому. И платьишко худое оттого носит.
— Это ее, что ли, нам красть не советовали? Неужто прежде охотники находились?!
— Находились, и не единожды!
— Глаза им, видать, застило…
Выспались мы мягко, поели сладко, встали на зорьке и прямиком к ключнику цареву:
— Дай ты нам, мил-человек, соху на пять пудов, ярмо железное, плеть сыромятную, мешок пшеницы посевной!
Подивился ключник, что сыскались дурни на царское земледелие, да виду не подал. Вынес мешок, у двери поставил.
— А за сохой да ярмом сами идите, мне не снести.
Пока ярмо в соломе сыскали, соху ржавую наладили, вернулись — Алена на мешке сидит:
— Эх, заморите животинку, ну да чего от вас ожидать — сестру и ту не пожалели.
Выдернул Муромец из-под нее мешок без почтения:
— Ежели помочь надумала — всегда пожалуйста, припряжем быку в помощь, а нет — геть отсюда!
Проводила нас Алена взглядом недобрым, так спину и буравит — чуть въяве не задымилась.
А поле-то — глазом не окинуть, раз обойти и то уморишься. Трава выше пояса, кореньями сплелась, едва соху всадить. Вдалеке лес дремучий виднеется.
— Что делать-то будем, Кощеич?
— Быка искать надобно. Ты, Муромец, держи булаву на изготовку — оглушишь скотину, я ярмо насажу, а Соловей припряжет.
Встали мы на краю леса — чащоба непроглядная, ежевичником заплетенная. Сунулся было Муромец тропу торить — весь исцарапался и клещей за шиворот нахватал.
— Проще лес вырубить, чем с розыском маяться! — говорит.
— А мы Волчка, — говорю, — пошлем, он быка вычует и на нас погонит.
Пес за дело браться не спешит, на лес косится с опаскою:
— Ага, а вдруг он от меня не побежит?
