И вот как произошла эта встреча.
Аккуратно явившись к ««началу репетиции, Маяковский занял место у режиссерского столика. В первых эпизодах спектакля я не был занят и потому, как только свет погас, тихонько пробрался в партер.
— Здравствуйте, Владимир Владимирович!
Он обернулся. Оглядел меня — дескать, что за птица. Губы разжал:
— Ну, здравствуйте. Бьюсь об заклад, собираетесь пригласить от лица студенчества. Опоздали. Дал уже согласие. Специально для вузовцев выступлю двадцать девятого в Капелле. Можете к этому дню клинки точить, бицепсы наращивать. Еще вопросы есть?
Я объяснил, что речь идет о другом. Что имею поручение, личное поручение.
— Вот как? Курьер дипломатический? — приподнял Маяковский брови. — От кого же?
— От Виталия Ефимовича Лазаренко.
— Ишь ты, от кого! — сразу потеплел Маяковский. — Знакомый давнишний. Однако, спрашивается, когда же повидаться? Все вечера расписаны: Путиловский завод, Дом печати, Капелла, Военно-политическая академия... Не получится в этот приезд!
Тут-то я и сообщил, что, настоятельно нуждаясь во встрече, Лазаренко сам придет нынче в театр, что будет в вестибюле в час дня.
— В час дня? — переспросил Маяковский. — Принимаю к сведению!
Вернувшись за кулисы, я приступил к своим многообразным обязанностям: несколько раз, в нескольких обличиях должен был выходить на сцену. И каждый раз при этом не забывал поглядывать в зал: там ли Маяковский, не забыл ли о предстоящей встрече.
Нет, не забыл. Взглянув на часы, поэт достал из портсигара папиросу и покинул зал, будто намереваясь покурить. Вскоре был объявлен перерыв. Мог ли я не поспешить в вестибюль?!
Скатившись с лестницы, я занял наблюдательную позицию в углу близ билетной кассы. И увидел Лазаренко, идущего навстречу Маяковскому.
— Владимир Владимирович! — по-особенному распевным голосом произнес Лазаренко. — Вас ли вижу? Вас ли дождался?
Маяковский в ответ крепко пожал и встряхнул протянутые к нему руки.
— Так же рад встретиться! — прогудел он. — В чем-то, видно, имеется нужда?
— Еще какая!
— Выкладывайте!
Вместо ответа Лазаренко сдернул с головы по тогдашней моде полосатую кепку: почему-то именно в ней лежал бумажный листок.
— Что за опус?
— Не опус. Монолог. Пантомиму готовим юбилейную. Прочтите, какой монолог поручили мне.
Маяковский углубился в текст. Читал он молча, и только папироса, очередная папироса все резче и чаще передвигалась из одного угла рта в другой.
— Жижа! Водолейство! — определил затем Маяковский.
