Лёнька удивился. Не знал он, что мама способна защищаться себя и сына. Все пятеро молча направились на этаж выше. Там, в трёхкомнатной квартире жили Платоновы.
В комнате Наташи Лёнька не был. Один раз только заглянул, когда и в самом деле расшиб ей лоб. И дальше прихожей не заходил. Он точно знал, что ни одной его вещи в этой квартире быть не может.
Пока участковый неохотно рылся в вещах Наташи, Лён стал рассматривать стены, чтобы не видеть белья, которое доставали из шкафа и внимательно разглядывали. Напротив кровати висела репродукция в рамке. На неё-то Лён и засмотрелся. И понял, что произошло с Натинкой. И что происходит с ним и Пафом. И что ждёт их впереди. Он так пристально вглядывался, что не понял, кто тормошит его.
— На что ты смотришь, негодяй?! — крикнула Лиля Платонова.
Все недоумённо перевели глаза на стену. На репродукции в рамке рослый серый волк нёс на спине Ивана-царевича и царевну.
Сияр заржал, словно требовал от хозяина внимания.
— Сейчас, сейчас… — прошептал он, уже понимая, что проснулся не у себя дома.
В ответ послышалось рычание. Лён мгновенно открыл глаза.
Крупный черноспинный волк сел на землю и уставил на человека свои умные глаза.
— Паф, я проспал?
Волк усиленно закивал головой. Он отошёл в сторону и Лён увидел нечто, лежащее на снегу. Это был заяц.
— Я смогу это есть? — спросил он.
Волк снова закивал. Паф позаботился о пище для своего друга. Но, Лён всё же внимательно осмотрел добычу. Всё чисто, охотник просто задушил зверька. Еда оказалась очень кстати, поскольку запас хлеба в котомке иссяк, а попросить было не у кого.
Пока тушка жарилась на костерке, Лён рассказал товарищу о том, что ему удалось узнать. Что вилка — это знак дракона. Очевидно, принцесса пыталась довести до них известие о том, кто является её похитителем. Так же рассказал о том, что Натинка — человек из другого мира, как он сам. Но, ничего не сказал по поводу картины в её комнате. Поскольку неясные догадки ещё стоило проверить. Была одна версия, только уж очень невероятная, даже для мира Селембрис.
Месяц неудержимо прибывал. Уже три дня они были в пути и мчались только по ночам. А днём, когда не спали, то разговаривали. Паф изменялся. Даже днём его глаза становились диковатыми, он избегал смотреть прямо. И вот настал день, когда Пафнутий так и не обернулся человеком.
Рассвет настал, осветил бледными лучами уже слегка засыревший снег. Лён оторвал голову от седла. На ночь он рассёдлывал коня и отпускал его на волю. Помотал головой, отгоняя остатки сна, и не сразу понял, что видит.
