«Я знаю! Болезнь! — подумала Анжелика, сраженная внезапной догадкой.
— Эпидемия! Чума! Или, может быть, оспа…
Но тогда Колен поднял бы черный флаг!.. Если только он еще жив!.. А если он умер, тогда все поддались панике и не знают, что делать».
И вдруг ее как молния озарила мысль, объяснение, которое заставило ее побледнеть. Это была идея, что Дьяволица воскресла и высадилась… Действительно, в этом случае странный вид Голдсборо объяснялся, это была порча и ужас.
Киль шлюпки коснулся прибрежного песка. Берег круто поднимался к земляным площадкам, на которых во время отлива располагались торговые лотки. Шлюпку отнесло волной. Жоффрей де Пейрак жестом указал направление, и они поплыли на другой конец порта к новому молу на сваях. Он вел к постоялому двору мадам Каррер, который назывался «Гостиница при форте», куда сходились путешественники всех национальностей, чтобы пропустить стаканчик доброго французского вина по прибытии. Но сейчас там было пусто, окна и двери заделаны, и граф де Пейрак с опаской смотрел на все эти ослепшие дома, глухие и немые. Он предпочел держаться от них подальше.
Быть может, его орлиный глаз различил в стороне построек силуэты, которые старались остаться незамеченными и, казалось, их поджидали в засаде.
Анжелика приняла помощь двух матросов, чтобы добраться до берега, не замочив своих прелестных туфелек, сшитых по последней парижской моде. Она специально надела их в честь — и, кажется, напрасно — друзей из Голдсборо. Итак она вступила на мокрый песок и, подняв глаза, увидела их перед собой, величественных и черных. Они ждали.
В своем костюме огненного цвета «старик» Сирики выступил из-за сломанной лодки и подошел в сопровождении своей жены, красавицы Акаши, которая сохранила свою царственную походку. Кофточка и нижние юбки прикрывали ее скульптурную наготу, присущую всем уроженкам Судана. Но диковатое выражение ее лица уступило место гордости и нежности, которые дарит материнство всем королевам пустынь.
Она держала на руках прелестную куклу цвета эбенового дерева, которая уставилась на пришельцев во все глаза.
Старший сын Акаши, дитя африканских саванн, вместе с которым ее продали работорговцам, мальчик лет десяти с короткими ногами и огромной головой, которого звали «маленький колдун», следовал за ними. В улыбках всех четверых, включая малышку, хоть у нее и не было еще ни одного зуба, но личико ее выражало счастье и спокойствие, присущее невинным созданиям, ясно читалось сияние радости, наивное и искреннее восхищение жизнью. Они так обрадовались встрече с друзьями, что тревога Анжелики улетучилась.
