В расцвете красоты, гордая и отважная, вы мало напоминали того ребенка, которого я узнал в Тулузе, хотя я был покорен этой нежной хрупкостью, которую выставили напоказ на рынке Кандии. Но все проходит. Я расстался с вами, когда вы были так молоды, а когда встретил вновь, то распознал в вас — величественной даме — ветреную и забывчивую супругу, которая носит имя другого.
— Да, такой я была, но только не по отношению к вам. Вы навсегда пленили мое сердце. Но, сомневаясь в других женщинах, вы стали сомневаться и во мне. Вы даже не захотели поверить, что я предприняла это безумное путешествие, против воли самого короля, только с той целью, чтобы найти вас. Мое нетерпение не знало предела, и я пустилась в странствия навстречу опасностям, очертя голову. Это было безумием — отправиться на розыски человека, якобы назначенного консулом Кандии.
— Мог ли я мечтать о подобной любви?
— Вот где ваше больное место, несмотря на то, что вы искушены в искусстве любви как трубадур. Вам еще многому нужно научиться, мессир… Известно ли вам, что вы стали для меня всем, после Тулузы?
— Думаю, что мне не хватило времени в этом разобраться и в этом убедиться. Страсть — это взрыв. Верность — это нелепость. Любовь, ее суть,
— не подлежит заключению в клетку, пусть и золоченую. И ее течение день ото дня, на протяжении всей жизни так мало похоже на наши хлопоты, чтобы угодить сильным мира всего или облегчить участь бедняков и отверженных. Вы отличались от других женщин тем, что когда я вас потерял, то понял, что потерял нечто большее, чем просто подругу.
Трубадуры никогда ничего не договаривают и не объясняют до конца. Они дают понять, что суть — невыразима.
Вот чему меня научили скитания изгнанника, которые делали бессмысленными все предыдущие истории, но не могли возвратить вас.
— Но это не помешало вам прекрасно обойтись без меня на островах, перебираясь с одного на другой и наслаждаясь жизнью в цветочных дворцах на восточных оттоманках…
— Я присягаю, что это было длительное и опасное путешествие с неожиданными поворотами и бурями. Я думал вначале, что не нуждаюсь в большом отрезке времени, чтобы излечиться от болезни к вам, и никогда не признал бы, что не смогу избавиться от этой страсти, что рана, нанесенная вашим взглядом, никогда не затянется. Когда же я это понял? Правда открылась мне в несколько приемов. Например, когда Меццо-Морте в Алжире предложил мне открыть место вашего пребывания в обмен на отказ от соперничества в Средиземном море. Или позже, в Мекнесе, когда мне пришлось выдумать вашу смерть и окончательный разрыв с вами, пусть даже во сне…
