Анжелика пренебрегала правилами этикета, которые предписывали ей как хозяйке занимать место в центре, напротив графа де Пейрак, и уселась рядом с ним, как если бы сегодня не было гостей.
После долгой разлуки ей хотелось быть как можно ближе к нему, наслаждаясь очарованием его общества. Ей нравилось улавливать запах его одежды, когда он двигался, вдыхать легкий аромат волос, когда он встряхивал головой, ловить теплый воздух его дыхания, когда он поворачивался к ней. Ей всегда хотелось слиться с ним в поцелуе, долгом и тайном.
Было ясно, что для нее было высшим удовольствием находиться под властью его мужского обаяния. Но тем хуже!
Чем больше она стремилась к нему, тем меньше хотелось ей быть с остальными. Однако, такое существование ставило их на пьедестал, напоказ перед обществом, и Анжелике приходилось проявлять громадное упорство и ловкость, чтобы не поддаться формальным законам церемоний, которые подстерегали их на каждом шагу. В этом ей очень помогал Жоффрей, потому что и он стремился как можно дольше оставаться наедине с Анжеликой. Они очень рассчитывали на это, собираясь в совместное плаванье по реке. Но ему не удалось быстро покинуть Таддусак, и вот его уже догнали.
Господин де Фронтенак отправил посланцев к графу де Пейрак, чтобы сообщить о ходе своей экспедиции и поблагодарить его за помощь. Ломенье-Шамбор прибыл, чтобы поделиться своими горестями и сомнениями.
Анжелика решила выпить, чтобы забыть о сердечной боли, которая не прошла полностью при встрече с мужем; причины этой боли сочетались в разлуке с маленькой дочерью и в плачевном состоянии, в котором пребывал ее друг Ломенье.
Ее взволновали рыдания этого человека, война с чистым и бесстрашным сердцем, который как ребенок уткнулся в ее плечо, а его слова, перемешанные со слезами, были подобны эху какой-то жалобы, словно произнесенной кем-то другим.
Она очень бы хотела забыть об этом другом, о Себастьяне д'Оржеваль, который всегда возникал укором в моменты апломба, и мертвый или живой, он постоянно причинял ей самые серьезные неприятности. Она чувствовала себя не в своей тарелке еще и от того, что излияния Ломенье помимо ее воли вызывали жалость, хоть она и не знала, что это ловушка, которой надо избежать. «Он», иезуит и Амбруазина всегда считали, что у нее недостаточно чести и доброты, что она грешница… И случалось так, что она чудом избегала падения.
И вот она выпила как лекарство добрую порцию прекрасного вина, и немного спустя ее веселость снова вернулась к ней. Она снова улыбалась, с интересом слушала рассказы д'Авренссона, парировала колкости неугомонного Топена, у которого в запасе всегда были занимательные истории о кораблекрушениях.
