А огонь на юте «Джесси Смит» пропал! Даже дым почти исчез. Но вдруг пошел густо, окутал мачты. Потом его опять сбило ветром.
На гафеле покинутого корабля бился английский флаг.
Наш охотник разворачивался, и мне видны были темные волны слева от «Джесси» — волны, волны, и все. А потом — пустые шлюпки, уже разбросанные и затерявшиеся в волнах. И узкое тело эсминца.
Я не сразу заметил тонкую пенящуюся ниточку, протянувшуюся от него прямо к «Джесси Смит», а когда заметил и понял, что это след торпеды, точно посредине борта транспорта вырос высокий, ослепительно белый водяной столб.
Звук тупой, больно ударивший по ушам, пришел позже.
Корабль разломился надвое. Его как растянуло, разорвав посередине. Одно мгновение корма и нос, казалось, стояли на плаву, отдельно друг от друга, потом начали подниматься…
Я пристыл к палубе и еще ждал чего-то, сам не зная чего, — нетерпеливо и мучительно, как, бывает, ждешь, что будет больно.
Корма и нос встали почти вертикально, желтые мачты скрестились. Они сломались легко, как спички.
…Наши стояли без шапок.
Я тоже стянул свою и увидел, как в дыму, в клубах пара корма и нос одновременно скользнули вниз. И исчезли. И еще я видел, как на том месте вскинулась вода, опала и со всех сторон туда хлынули волны, все зализали, будто там ничего и не было!
Меня заколотило.
— Понятно?
В глаза боцмана смотреть было трудно. На лбу у него слиплись светлые волосы.
— Мне непонятна инструкция адмиралтейства! — выпалил я, стараясь не стучать зубами.
— Лорд какой… Запрос пошли. — Он ткнул сапогом пустую гильзу от снаряда. — Лорд!
Надо было бежать к орудию — опять летели «юнкерсы». Один уже пикировал на нас, в небе вокруг него мелькали медовые капли «зажигалок», они сыпались вниз — много-много! Но в кубрике ничего не знали, там спокойно разговаривали, я слышал… Эй, в кубрике! В кубрике!.. Не слышат, поздно. Мы стали проваливаться в какую-то глубокую воронку, по краям ее бешено крутилась пена, а на дне мелькали заляпанные листки бумаги. Я понял, что никогда не видел ничего страшнее, чем эти листки. Не мог даже крикнуть, пошевелить пальцем… Рот боцмана кругло открывался: «Инструкция британ-ского ад-ми-рал-тейства!»
Очнулся я весь в испарине.
В кубрике разговаривали.
Качало. Было жарко — я ведь лежал одетый. В Костиной койке.
Но почему они разговаривают? Как можно сидеть в кубрике и разговаривать, когда опять летят? Нет, это кажется.
Я не открывал глаз и старался убедить себя, что все в порядке. Напрасно. Чем больше старался, тем лучше понимал, что сердце у меня перестанет прыгать только на берегу. Только там. Засыпать было страшно: опять чувствовать, что ты беспомощен, вдавлен в койку — ни крикнуть, ни шевельнуться… Нет, спать я не мог. Но и так все время вслушивался, вздрагивал, когда что-нибудь стукало на палубе… Это пройдет, должно пройти!
