– Да я и не спорю. – Я опустилась на этот серый мех. – Но при чем здесь Жишонга?
– Просто удивительно, как он тебе не похвастался! Дело в том, – Рейно присел передо мной на корточки и смотрел снизу вверх, – что, когда Паскаль тут появился и по самой современной методе стал переобустраивать наши ландшафты, то перво-наперво он обследовал этот пруд и категорически запретил не только его чистить, но даже приближаться! Наш повернутый эколог обнаружил тут какую-то водоросль, которая встречается только в тысячелетних окаменелостях и которой в живом виде вообще нигде нет на нашей планете! Представляешь?
– Да уж, – сказала я, ловя себе на мысли, что не столько слежу за его рассказом, сколько за тем, как двигаются его глаза, брови, губы, и что мне ужасно хочется дотронуться до его лица… – Ну и чем все кончилось?
– Раз. – Он загнул палец. – Красная книга. Два, – загнул второй, – статус государственного заповедника. Три, – третий палец присоединился к двум первым, – радости Глиссе по части налогов. Ну и как бы четыре – фраза в рекламном проспекте про эту тину, которая… – В кармане его куртки подо мной заверещал мобильник. – Извини. Достань, пожалуйста, я должен ответить, – поднимаясь во весь рост, попросил Рене.
Но я просто встала со скамьи и протянула ему куртку. Он извлек аппаратик, недовольно сопя и качая головой.
– Тома, ну что еще? Прямо так необходимо? Прямо никак без моей подписи? Ладно. Минут через сорок. Прямо сейчас?! Черт… Ну хорошо. – Он сложил телефон, сунул обратно в куртку и раздраженно сообщил: – У них, видите ли, рабочий день заканчивается! И я должен все бросать и бежать, ради того чтобы поставить им закорючку! Тьфу!
– Рене, что тут особенного? Иди. Люди ведь ждут.
– А ты? – В его собачьих глазах была такая тоска, словно мы расставались навеки.
– Хочешь, я могу подождать тебя здесь.
– Нет-нет. – Он замотал головой. – Уже темнеет. Я отвезу тебя домой. Ничего, подождут! Рыжуля!
Лошадь была тут как тут, и он, не давая мне времени возразить, подхватил меня, как игрушку, и водрузил Рыжуле на шею, а сам вскочил в седло.
– Рыжуля, давай, детка, перебирай ножками. Здесь совсем близко. И мы вдвоем не намного тяжелее дяди Андре. Давай-давай, дорогуша, пошевеливайся. Ну ты же у меня умница.
Он болтал с лошадью, а я чувствовала его грудь, руки, ноги, его дыхание на своей щеке, и старалась ни о чем не думать. Ни о чем вообще…
Рене ссадил меня на землю там, где заканчивался парк: спрыгнул с лошади, деловито приподнял меня за талию, на секунды я оказалась между небом и землей, ощущая силу и надежность державших меня рук, и уже стояла на ногах, осознав только сейчас, что по ходу дела инстинктивно обняла его за плечи и что все еще прижимаюсь головой к его груди, а мои ладони сами собой гладят шероховатую замшу его куртки. Причем его руки продолжали сжимать мою талию, и ток от них беспрепятственно лился в меня, словно на мне не было ни пальто, ни костюма. Я не решалась пошелохнуться. Даже закрыла глаза и лишь слушала, как он хрипловато и горячо задышал в мою шею, касаясь ее своей щекой, и как вибрирует под курткой его грудная клетка.
