– Там все поровну. Не волнуйтесь. Одного из нас не станет, все получает второй. Ну, вы готовы? Идем.
– А мне Сале сказал, что я единственная претендентка.
– Это я ему так велел. Так интереснее. Прошу. – Он распахнул дверь, и мы вышли из номера.
– На самом деле, – сказала я, – я даже жалею, что платье Моник оказалось мало. Не очень-то приятная перспектива выглядеть серой мышкой на фоне туалетов жен ваших сотрудников.
– Жен? – Он хохотнул, приостановился и посмотрел на меня. – Жены бывают только у наших клиентов. А из нас никто не видит в этом крайней необходимости.
– То есть… – Я смерила его взглядом с головы до ног. Карие глаза лучились весельем. – Значит, женщины никого из вас не волнуют? Ну или лишь в качестве сестер? – предположила я, потому что Рейно молча продолжал веселиться.
– Ха! И не только, – наконец-то ответил он. – Но если вы сами предпочитаете женщин, все отнесутся к этому с пониманием. Это личное дело человека, как цвет и качество туалетной бумаги.
– Вы все сравниваете с предметами гигиены?
Он фыркнул.
– Пожалуйста! Как порода собаки. Как сорт яблок, наконец. Не переживайте!
В столовую хозяйских апартаментов Рейно вел меня, как он выразился, задворками. После мрака моих английских покоев коридоры со стенами в пастельно-сливочных, с меленьким деревенским цветочком обоями, с уютно поскрипывающими лакированными дощатыми полами и лестницами из какого-то очень светлого дерева, которые задорно выглядывали по бокам мохнатой бежевой ковровой дорожки, деревянные столбики перил с наивной резьбой сразу заметно подняли мне настроение.
– Получится, конечно, не очень торжественно, – виновато сказал Рейно. – Но вы же знаете, что после приступа Вариабль прилег в гостиной, а наш врач, профессор Гидо…
– …Запретил ему вставать. Совершенно с вами согласна. Не стоит тревожить пожилого человека. Пусть отдыхает.
– Да вообще-то он спит. Гидо вколол ему хорошую дозу успокоительного.
– Тем более не нужно его беспокоить.
– Спасибо, – очень искренне произнес Рейно, и по голосу и выражению спаниельих глаз я убедилась, что он с не меньшей нежностью, чем «садовник» и повар, относится к дворецкому.
– Не за что. Он ведь такой милый.
– Да! Самый добрый человек на свете. Ужасно страшно его потерять… Хотя бы потому, что здесь без него все пойдет кувырком! – Он распахнул какую-то дверь. – Прошу. Проходите. Это бильярдная.
За бильярдной оказалась курительная комната с долей налета восточного стиля. Ее дальние двери были распахнуты, и я увидела компанию за столом.
