Женщина поверила — судя по всему, она неплохо разбиралась в людях.
«Только до садика. Там мы с Маришкой сядем на двадцать второй. Она обожает кататься на автобусе».
«До садика так до садика», — согласился он, и это ее окончательно успокоило.
«В качестве гонорара получите эклер. Свежайшие, я всегда их на Невском, в «Севере», покупаю. Плата вперед. Дайте-ка пакет».
Беловолосый сделал оскорбленное лицо:
«Послушайте, ну что у среднего класса за привычка — вечно отдариваться, ни у кого не быть в долгу. Даже в ерундовском. Бросьте. Пижонство и снобизм. Мне это, правда, ничего не стоит. Говорю же: я шляюсь без дела, убиваю время. А долг вы отдадите кому-нибудь другому. Не знаю, слепого гомосексуалиста через дорогу переведете. И тогда снова почувствуете себя донором, а не акцептором».
Она засмеялась.
«Эту теорию я знаю. Цепная реакция добрых дел. Окей. Считайте, что завербовали меня в вашу секту».
Они шли рядом по переулку: он с пакетами, она с портфелем.
Поймав на себе искоса брошенный взгляд, мужчина хмыкнул.
«Вы думаете, нужно ли спросить, как меня зовут. Отвечаю: не нужно. Это будет уже формальное знакомство, персонализация безличных отношений. Лучше давайте останемся незнакомцами».
«Да вы угадываете мысли! Вы что, ясновидящий?»
«Я не ясновидящий. Я физиономист…»
Он хотел сказать еще что-то, но в этот момент легкий разговор прервался — произошел маленький, но очень неприятный инцидент.
Переулок был пустой, почти безлюдный. Только сзади, еще больше увеличив дистанцию и прижимаясь к стене, шел человек, следовавший за общительным альбиносом от Таврического сада (если только слежка не началась еще раньше). Но «хвост» был осторожен, пара его не замечала.
Вдруг из подворотни очень быстро вышел, почти выбежал плечистый парень в кожаной куртке, джинсах и кроссовках. На его плоском и бесцветном, будто застиранном лице застыло выражение вызова, словно этот субъект был готов в любую секунду к отпору, а то и к нападению.
Из-за того, что плечистый выскочил так внезапно, он налетел на мужчину с сумками, но извиниться не подумал. Очевидно, в его вселенной любые извинения означали бы признание в собственной слабости, признавать слабость имело смысл только перед более сильным, а задохлик в светлом костюмчике на сильного похож не был.
Поэтому субъект толкнул фраера еще раз, уже нарочно.
«Ты чё, бля, слепой? Ща дам по линзам — прозреешь».
Когда человек, которого толкнули, не ответил, хам окончательно уверился, что перед ним слабак, а слабаков, по его понятиям, следовало опускать.
