Руки у него вздрагивали и голос прерывался. На лбу выступил пот.
Он не сплетничал, не выдумывал. Муж ее точь-в-точь то же говорил неделю назад при губернаторе.
Ей следовало бы остановить Ихменьева, взять его за руку, показать ему, что она возмущена не менее его, излиться ему, как женщина, страдающая от потери уважения к мужу.
И она промолчала. У ней недоставало слов. Она боялась быть неискренней, лгать и ему, и себе.
На губах уже было восклицание: "Но чем же я виновата?"
И его она не произносила, сидела, как виноватая, с зардевшимся лицом, в приниженной позе… Значит, что-то в ней самой было уже надломлено… Она не нашла в себе смелости выступить явно против своего мужа и настоять на том, чтобы этот честный неудачник ни под каким видом не отдалялся от нее.
— Простите, — говорил Ихменьев все тем же прерывистым голосом. — Не обвиняйте меня! Не называйте это болезненною щепетильностью… Такое время, Антонина Сергеевна; зачем же и вас подводить?.. Вы завтра будете женой официального лица… Но каждый из нас имеет право и даже обязан уклоняться от даровых оскорблений.
И на это она не нашла что сказать. Все, что приходило ей в голову, не разрешило бы ничего и ничему не помогло бы.
— Уж до чего дошло, что на днях один слёток… с парижских бульваров… Самое последнее слово охранительной молодежи… Сынок здешней одной богачки… Ростовщица она заведомая… мадам Лушкина…
"Наша знакомая", — должна бы была сказать Антонина Сергеевна и опять промолчала.
— Так вот этот самый экземпляр губернатору в клубе стал выговаривать: "как, мол, вы, mon général,[12] допускаете, чтобы этот народ — то есть мы, грешные, — бывал там же, куда и мы ездим?.." Видите, куда пошло? Точно тараканов, извините, хотят истребить, загнать в холодную избу…
Он закашлялся и отер лоб платком…
— Стало быть, Лев Андреич, — чуть слышно сказала она, — вы пришли прощаться со мной?
— Так лучше будет, Антонина Сергеевна.
— Вы и меня, — продолжала она, охваченная тяжелым волнением, — и меня будете считать солидарной со всеми этими…
Слов ей недоставало…
— Зачем же-с?.. Каждому свой крест… Вы мужа любите, детей также… Бороться женщине, в вашем положении, слишком трудно, да и бесплодно…
— Вы это говорите?
— Я-с! Что ж? Я человеком действия никогда не был! Да и здесь-то очутился, — он смешливо тряхнул головой, — знаете, в «Игроках» Гоголя говорит Замухрышкин: "Купец попался по причине своей глупости". Так и ваш покорный слуга.
Он хотел ей позолотить пилюлю, но его прощание с ней значило, что он и ее видит на той же наклонной плоскости, как и ее мужа.
