Александр Ильич молчал. Что ж ему отвечать на ее тираду, и в такой неожиданной и неуместной форме?
Выходка жены была выражением чего-то накоплявшегося. Он не мог не думать о том, что могло происходить в последние годы в душе Антонины Сергеевны. Но сознание своего превосходства и постепенность сделок с своим "я " не давали ему предчувствия такого взрыва.
Он не узнавал ее. Откуда этот взгляд, возбужденность жестов и тона? «Восторженность» ее проявлялась прежде иначе, сентиментально, мечтательно, в разных идеях и стремлениях, во фразах, которым он же ее научил, в привычке обо всем говорить "с направлением". Но тут зазвучало нечто иное. И все-таки он не хотел сейчас же отвести удар, а ждал, к чему она придет.
— Ты меня точно не понимаешь, — еще возбужденнее спросила она, — или ты хочешь свести все, как это сказать, на нет, замолчать то, что я вижу в тебе?
— С какой стати, мой друг, затеваешь ты подобное объяснение? — выговорил он наконец. — Точно мы не живем вместе, не видимся каждый день. Если я меняюсь, то на твоих глазах. И странно было бы требовать от меня все тех же увлечений, какие извинительны были в мальчике. Да и что за экзамены между мужем и женой, привыкшими уважать друг друга?
— В том-то и дело, Александр Ильич, — перешла она на "вы", — что я боюсь потерять к вам уважение. Боюсь! Оно висит на волоске.
— Нина, это слишком! Ты будешь раскаиваться в твоих словах.
Он встал и выпрямился во весь рост. Щеки побледнели, и лоб разделила пополам складка, обыкновенно незаметная.
— На волоске!.. — повторила Антонина Сергеевна и тоже поднялась. — Я давно хотела сказать тебе, как ты предаешь все твое прошедшее, сжигаешь твои корабли!..
— Пожалуйста, без шаблонных фраз!
— Оставьте меня говорить так, как я хочу! — крикнула она и заходила между перегородкой и письменным столиком. — Я сама каюсь во всем том, что уступила вам. Вы умели опутывать вашею диалектикой, вы отняли у меня детей, отдали их Бог знает куда, сделали меня сообщницей или, по крайней мере, потакательницей в устройстве своей карьеры. Да, прежний Гаярин умер. Его нет, я вижу. Через три недели вы попадете в предводители. Это вам нужно для дальнейших комбинаций.
У ней вырвался истерический смех. Он все бледнел, и стальной взгляд красивых глаз темнел заметно.
— Я не могу вести разговор в таком тоне; и я не узнаю тебя, Нина, — глухо сказал он.
— Не смейте говорить мне "ты"! Я не жена вам, не подруга! Вы должны были сейчас же сознать всю правду моих слов и сказать мне, если в вас теплится хоть капля прежних убеждений: "Да, Нина, я падаю, поддержи меня!" А что я вижу? Вы и теперь хотите обращаться со мной точно с сумасшедшей. Господи!
