Я могла бы гулять по этой студии вечно, стоять у мольберта, представляя, как Себастьян, небрежно смахивая волосы с лица, перепачканными разноцветными пальцами, колдует над очередным холстом, в котором я захочу остаться навсегда, застыть под ванильным небом, уснуть на бархатной траве, заблудиться меж пушистых кипарисов… Но зазвонил мобильный, безжалостно возвращая меня в реальность. Себастьян говорил с кем–то, немного напряженно, ходил кругами. А потом положил трубку и сообщил мне, что ему придется уехать. Заметив разочарование на моем лице, он снова улыбнулся.
– Ты можешь оставаться здесь, сколько захочешь. И даже воспользоваться мольбертом. Поди, надоело уже царапать ручкой альбомные листы?..
Я только рот раскрыла. «Я даже не мечтала!»
– Займись делом, – он потер мое плечо. – Пора мне выполнить свое обещание и подтянуть тебя к экзаменам. Так что… хочу увидеть твой сегодняшний уровень.
* * *
Он так и оставил меня, уехал раньше, чем дар речи ко мне вернулся. Предложение Себастьяна превзошло все мои самые смелые ожидания, но он не учел одного – творить вот так, с бухты барахты… писать картину лишь потому, что появились краски и холст?.. Я не могла. Мое сознание сейчас было слишком далеко от искусства и вообще от любого творчества. Я уже довольно давно сама себе не принадлежала. О какой самореализации тут можно говорить?
Я обошла студию, подметила, что наслаждаться картинами Себастьяна гораздо лучше без него, и наконец заметила в дальнем углу рекреацию с огромной кроватью. Отсюда она выглядела, как жертвенный алтарь – распластанная на небольшом подиуме, и слегка утопленная в него. Терракотовые простыни в сочетании с ванильной штукатуркой на стенах вызвали во мне сразу две совершенно не сочетаемые мысли – я голодна – и–я обожаю этого мужчину! Так как постель утопала в полу, здесь не было прикроватной тумбочки, зато почти весь периметр был завален каталогами, бумагами, кое–где припорошенными пеплом, и книгами. Одна из них лежала раскрытой прямо на подушке. Я помялась немного, оглядела еще раз студию, бросила взгляд на прикрытую дверь, и с разбега плюхнулась на постель. Шоколадная купель приняла мое тело, поглотив его. Двумя руками держа перед собой книгу, я перекатилась на спину, взглянула на обложку иллюстрированного издания: «Русская живопись. Ежегодный альманах 2006».
Я перелистала его, потом в стопке у изголовья нашла еще несколько таких, прошлых и позапрошлых годов… Уже не помню, на каком из них меня сморил сон. То ли безупречная мягкость постели, то ли запахи красок и древесины… Но я уснула, так быстро и так крепко, что даже когда дверь скрипнула, и кафель эхом отразил шаги, я только укуталась одеялом. Даже глаза не продрала! Но шаги показались мне странными – медленными и шаркающими, словно кто–то гулял… «Он чем–то раздражен или расстроен? Или не может понять, куда я делась? Нет уж, дорогая, надо проснуться и хотя бы сделать вид, что ты смущена и вовсе не специально улеглась в его постель!» Мой внутренний голос заставил меня разлепить веки. Но к моему большому удивлению видимость лучше не стала. В студии было абсолютно темно, хоть глаз выколи! Лишь тусклая полоска света из коридора.
