— Вы, возможно, узнаете двух людей на фотографии. Справа стоит Эдвина Расмуссен, моя глубокоуважаемая коллега, а слева, конечно же, я.
Оба улыбались, а Джаспер что-то держал в руке.
— Наверное, вам не терпится узнать, что же я держу, — произнес он.
— Скажите нам, — раздались голоса.
Джаспер сделал паузу для вящего эффекта. Внимание всех, находящихся в зале, было устремлено к нему.
— Следующий слайд, пожалуйста, — сказал он, и на экране появилось приближенное изображение его рук, держащих что-то, что выглядело как кусок дерева с каким-то высеченным на нем рисунком. Мне снова пришлось прижать пальцем уголок левого глаза, чтобы рассмотреть все. Я по-прежнему не знала, что это было, но напоминало оно плиту Сантьяго, которую только что показывал Робинсон. Другими словами, это должно было изображать ронгоронго.
— На случай, если вам еще не понятно, — продолжил Робинсон, — это было найдено около Сан-Педро де Атакама в Северном Чили, как я только что сказал, в могиле, датируемой 200 годом от Рождества Христова, почти на пятнадцать сотен лет раньше, чем, как предполагается, ронгоронго был изобретен на Рапа-Нуи. Этот кусочек сохранился благодаря исключительно сухому климату.
Он сделал эффектную паузу.
— Неизбежный вывод таков: ронгоронго возник на континенте и был завезен на Рапа-Нуи. И никак по-другому.
Зал взорвался аплодисментами.
Включился свет, и по глазам резанула боль. Два человека из выступавших на разогреве выкатили на сцену стеклянный ящик на тележке. Тут же защелкали вспышки, и вскоре все зрители были на ногах, ритмично хлопая. В этот момент я бы предпочла слышать адский вой, а не этот шум. Ронгоронго мог и подождать. Я встала, протиснулась мимо всех, кто находился между мной и проходом, а затем пулей вылетела за дверь. Я смогла добраться до куста гибискуса, прежде чем меня вырвало. Пошатываясь, добрела до своего номера, заползла в постель и натянула одеяло на голову, чтобы свет перестал пульсировать.
— Мигрень, — вынес вердикт чилийский доктор примерно через час, по-английски — для Мойры.
Это было некоторым облегчением. Я-то полагала, что у меня удар и что я умру, и это не казалось такой уж плохой идеей.
— С вами уже подобное было?
— Нет, — пробормотала я.
— Мне говорили, что это очень неприятно, — произнес он.
Я могла и сама ему об этом сказать. У меня никогда голова ТАК не раскалывалась. Мне хотелось, чтобы они выключили свет и ушли, чтобы я могла спокойно умереть.
— К сожалению, если приступ был однажды, вероятность того, что он повторится, очень велика, — сообщил он.
