— Боюсь, что я не смогу. Мне… у меня встреча.
— Не верю. Почему вы не хотите пойти?
— Но я не могу. Это ее день рождения. Это праздник ее и ее друзей. Вы не можете в такой день притаскивать к ней незнакомую женщину. Тем более незнакомую актрису.
— Напротив, могу.
— Это неприлично.
— Что за странное слово вы выкопали! И скажите на милость, почему вы считаете неприличным, если я хочу, чтобы двое самых дорогих для меня людей познакомились?
— Я не знала… — начала Анелида.
— Знали, конечно, знали, — сердито буркнул он. — Должны были знать.
— Но мы едва знакомы.
— Ну, если вы так думаете, тогда приношу свои извинения.
— Я только хотела сказать… просто ведь мы так недавно…
— Не виляйте!
— Но послушайте…
— Простите. Видимо, я ошибался.
Пока они смотрели друг на друга в ужасе от того, что каким-то образом умудрились поссориться, вошел, постукивая палкой, Октавиус.
— Кстати, — весело провозгласил он, — сегодня утром я поддался романтическому порыву, Дейкерс, и отправил вашей покровительнице поздравительную телеграмму. Без сомнения, она будет одной из тысяч. Там была строка из Спенсера. Надеюсь, что она ее заметит.
— Очень любезно с вашей стороны, сэр, — громко сказал Ричард. — Она будет в восторге. Ей очень нравится, когда люди проявляют к ней дружеские чувства. Большое спасибо за картину.
И забыв заплатить за нее, он в самом несчастном расположении духа вышел из лавки.
Мисс Беллами жила в соседнем с «Пегасом» доме. Но Ричард был слишком взбудоражен, чтобы сразу идти туда. Он обошел вокруг Пардонез-плейс, стараясь разобраться в своих мыслях. Испытывал он ужасно неприятное, но, к счастью, редкое ощущение, когда человек, как бы раздваиваясь, начинает смотреть на самого себя и на свою жизнь со стороны глазами незнакомца. В такие минуты все его прошлое проходит перед ним, и процесс этот напоминает те псевдонаучные фильмы, в которых развитие растения, протекающее на деле в течение семи недель, при помощи всяческих уловок происходит на глазах у зрителя за семь минут. И вы видите, как росток изгибается, увеличивается, удлиняется под действием какой-то неодолимой силы, пока, наконец, не вырывается, как ему и предназначено, на свет божий.
В случае с Ричардом такой неодолимой силой оказалась Мэри Беллами, а результатом ее двадцатисемилетнего воздействия были две идущие с успехом в театрах Вест-Энда комедии, третья готовилась к постановке и вот эта, последняя (его рука сжала папку), серьезная пьеса. Хотя, может, дело не только в Мэри. Серьезная пьеса — его собственное детище.
