— Он настоящий буквоед, — сказал Ричард и, увидя ее ироническую гримасу, добавил: — Он когда-то преподавал в Оксфорде, но не нашел общего языка с тогдашними сердитыми молодыми людьми и решил открыть свой книжный магазин.
Поставив картину на туалетный столик, она посмотрела на нее прищуренными глазами:
— Я слышала, у него, кажется, есть дочь или что-то в этом роде?
— Племянница, — ответил Ричард, с ужасом почувствовав, как у него пересыхает во рту.
— Заглянуть к нему, чтобы поблагодарить, или не надо? — спросила она. — Ведь неизвестно, что это за люди.
Ричард поцеловал ей руку.
— Октавиус совсем не из тех, дорогая. Загляни к нему. Он будет в восторге. И Мэри…
— Что, мое сокровище?
— Я подумал, что было бы очень мило с твоей стороны пригласить их к себе. Конечно, если они тебе понравятся.
Усевшись за туалетный столик, она внимательно разглядывала в зеркале свое лицо.
— Не могу решить, — наконец проговорила она, — нравятся мне эти новые тени для глаз или нет. — Взяв тяжелый из венецианского стекла пульверизатор, она щедро побрызгала себя духами. — Надеюсь, кто-нибудь мне подарит сногсшибательные духи. Мои почти кончились. — Она поставила флакон. — Пригласить к себе? Когда? Не сегодня же, разумеется.
— Ты полагаешь, не сегодня?
Она широко открыла глаза:
— Но, дорогой мой, они будут стесняться.
— Хорошо, — пробормотал он, — делай, как считаешь лучше.
Ничего не говоря, мисс Беллами повернулась к зеркалу. Ричард достал из папки рукопись.
— Я принес тебе кое-что почитать, — сказал он. — Это сюрприз, Мэри. Вот, — он положил на туалетный стол рукопись.
Она посмотрела на титульный лист: «Бережливость в раю», пьеса Ричарда Дейкерса.
— Дикки, Дикки, дорогой! Что это?
— Я специально оставил ее для сегодняшнего дня, — сказал Ричард и сразу понял, что совершил ошибку. Мисс Беллами наградила его тем особенным сияющим взглядом, который обычно означал высшую степень растроганности.
— О Дикки, — прошептала она. — Для меня! Мой дорогой!
Его охватила паника.
— Но когда? — продолжала мисс Беллами, в смущении покачивая головой. — Когда же ты успел? У тебя столько другой работы! Я просто не понимаю. Я ошеломлена, Дикки!
— Я уже давно начал над ней работать. Это… это совершенно другая пьеса. Не комедия. Тебе она, может, не понравится.
— Может, наконец, это та Великая Вещь? — прошептала она. — Мы всегда знали, что ты ее когда-нибудь напишешь. И совершенно самостоятельно, Дикки? Даже не советуясь со своей бедной, глупенькой, старенькой, любящей Мэри?
