Марта, вздрогнув, закусила губу. "Место такое", — подумала она, с тоской. Казалось, нигде во всем мире больше не было солнца и вольного ветра. Не было никогда ни зеленых трав, ни пестрых цветов, ни белой кружевной шали метели. Ни искристого снега, ни буйства летних красок, ни первой листвы. Лишь одна нескончаемо — серая долина. Мир, обгрызенный со всех сторон жадной пастью тумана.
Если б только было можно прикрыть глаза, приникнуть к шее лошади и пуститься вскачь, если б только можно было только разогнать застоявшуюся кровь, почувствовать себя живой.
Мысли невольно вернулись к недавнему предложению Ханца — отрежем волосы, я найду мужскую одежду, и можно будет безбоязненно идти по дороге".
О, она без колебаний и раздумий бы отрезала длинные пряди, если б только было возможно так просто откупиться от преследований барона. Она даже одела б мужскую одежду, и пусть в дальнейшем ей бы долго пришлось отмаливать этот грех. Но только она не верила, что в мужской одежде станет невидимкой для слуг барона.
Да, и как раньше она говорила Ханцу, назад дороги не было. Почему-то она была уверена, что поворачивать нельзя. И что поздно, и невозможно изменить что-либо…
До болот путники добрались к ближе к вечеру. Низкое небо как будто еще сильнее потемнело, и из туч снова полетели мелкие холодные капли.
— Ну что, госпожа, — устало спросил Ганц, — скоро стемнеет. Остановимся тут?
— А долго идти до островков?
Ханц медленно пожал плечами.
— К темноте дойдем, — отозвался парень, глядя на небо. — Один бы я быстрее дошел. Но вы ж едва в седле держитесь.
Марта зло посмотрела в его лицо, медленно подняла остренький подбородок.
— Иди вперед, — приказала она, — и не смей медлить. В седле я как-нибудь удержусь. Я не хочу ночевать на этом берегу. Предчувствия у меня…. Нехорошие.
Парень согласно кивнул.
— У меня тоже, — признался нехотя.
Страх проколол длинной иглой, достигши сердца. Невольно оглянувшись, Марта увидела опять лишь донельзя суженный горизонт, серые ветки, терявшиеся во мгле.
Приступ кашля обжег горло и грудь, словно их ей раздирала когтистая нечистая тварь. Кое-как справившись с ним, девушка вцепилась в луку седла.
Ханц, и в самом деле, повинуясь приказу, прибавил шага. И толчки при каждом шаге лошади стали сильнее. Не так давно она б и не обратила на то внимания. Но сейчас, когда жар и озноб измучили тело, когда мокрая одежда, липнувшая к телу, дарила лишнюю тяжесть, когда сознание словно раздваивалось, и она уже не могла с точностью определить где находится, и что с ней происходит, каждый из них отдавался в теле то болью, то истомой.
