— Еще Шаталку-Моталку!
— Ну ладно, раз тебе так понравилось…
И милая мамочка, лукаво улыбаясь, с дорогой душой возвращается к приключениям гномов — нескончаемый бред продолжается.
А ребенок, очевидно, думает вот что: мама занята, значит, и мне можно похулиганить спокойно, долбить по ноге этого типа, то есть меня. Он и правда продолжает! Причем каждый раз наносит удар именно тогда, когда мне кажется, что все наконец закончилось. Опять!
Я подаюсь вперед и приветливо-угрожающе качаю головой: нет-нет-нет.
Ребенок кивает.
По крайней мере на секунду достославное чтение прервано. Я немедленно пользуюсь передышкой и голосом доброго дяди, в обществе которого не надо бы пускаться в путь, спрашиваю:
— Ну, юноша, и куда же мы направляемся?
Мать подсказывает:
— Скажи, что мы едем к бабушке.
Ребенок:
— Бабушка.
Я понимающе трясу головой — и упаси меня боже поинтересоваться, где именно проживает милая бабушка. Наверняка в каком-нибудь жутком городке, в самом-самом конечном пункте следования этого поезда, в стране глухонемых и безумцев.
Замусоленным указательным пальцем мама переворачивает страницу и читает дальше.
Теперь, ко всему прочему, заговорили еще и дождевые черви!
Я бросаю последний беспомощный взгляд на даму в дождевике, сохранявшую доселе абсолютный нейтралитет, но теперь уже и она инфантильно подхихикивает, беззвучно замыкая наш четырехугольник.
Все продолжается.
Поскольку я не горю страстным желанием узнать, что там еще предстоит пережить двум закадычным друзьям Шаталке и Моталке, я демонстративно запускаю руку в дорожную сумку и вынимаю оттуда том переписки Лафатера с Ленцем.
Мамаша это замечает и, даже не думая умолкнуть, привечает меня бодрым кивком, словно это она своей идиотской декламацией подвигнула меня к дельной мысли о разумном времяпрепровождении.
Мне приходится держаться за книгу обеими руками. Я сжимаю ее изо всех сил, словно норовя придушить.
Пытаюсь читать, но естественно, сконцентрироваться ни на чем не могу. Два омерзительных гнома незримо шатаются и мотаются по страницам моей открытой книги, все смешивая и спутывая. Меж строк просачивается издевательское хихиканье злобной и гадкой нежити! Я теряю рассудок! Черные буквы у меня на глазах бледнеют от ужаса, сходят с ума и впадают в кому. Как безумные, без всякой взаимосвязи, мечутся они по бумаге.
Почему на железной дороге не введут всеобщий запрет на разговоры? Разве не имелся раньше в каждом купе отдельный стоп-кран? И огнетушитель?
