— У вас найдется хорошее вино? К этому блюду пойдет красное.
— В винном погребе, наверно, есть, но я в нем не разбираюсь.
Я заметил бутылку красного в углу кухни.
— А это?
— Ах, да. Наверно, Олаф принес.
Она подошла, чтобы прочесть этикетку.
— «Кло-вужо» две тысячи третьего года. Это хорошее?
— Замечательное, откройте-ка.
Я сам удивлялся своему развязному обращению с ней.
— Мы будем ужинать в кухне или в столовой?
В кухне не было французских окон, что и определило мой выбор. Сигрид, которую наверняка звали не Сигрид, поставила приборы. Я сварил макароны и подал все на стол.
— Очень вкусно, — вежливо проронила она.
— Съедобно. Я приготовил много, чтобы осталось на завтра. Это блюдо становится вкуснее, когда постоит.
Я думал огорчить ее перспективой есть и завтра. Она же, воспользовавшись этим предлогом, едва прикоснулась к еде: «Вы же сказали, что завтра будет вкуснее».
Меня всегда раздражали женщины, которые не едят, а ковыряются в тарелке. Я чуть было не сказал ей об этом, но одумался: нельзя откровенно хамить человеку, который так любезно принимает меня в своем доме и угощает «Кло-вужо» 2003 года.
— Это, знаете, замечательное вино.
— Наверно, — кивнула не-Сигрид, отпив глоток. — Мой вкус недостаточно тонок, чтобы его оценить.
— Вам не нравится?
— Не так, как хотелось бы.
— Понятно. Вы экстремистка — шампанское и только шампанское.
— Вот именно.
Я по-прежнему не решался спросить, как ее зовут. Мне до того хотелось это знать, что от чрезмерного любопытства вопрос прозвучал бы слишком интимно. Однако было еще немало вопросов, которые меня так и подмывало ей задать: кем был Олаф, кто, по ее мнению, я, какие общие дела нас связывали? Вот эти темы и вправду были табу. По сравнению с ними область ономастики представлялась вполне безопасной. Возможно, было даже невежливо не спросить ее об этом.
— Как вас зовут?
Она улыбнулась:
— Как вам хочется.
— Что-что?
— Как бы вы хотели, чтобы меня звали?
— Какая разница, чего бы я хотел? Скажите мне ваше имя.
— У меня его нет. То, что значилось в паспорте, так ко мне и не пристало. У матери был склероз, и она звала меня каждый день другим именем. Отец и брат вообще никак не звали. А в школе ко мне обращались по фамилии, которую я, к счастью, сменила.
— Почему к счастью?
— Потому что моя фамилия была Батист. Это мужское имя. Странно себя чувствуешь, когда тебя кличут Батистом.
Я невольно вздрогнул. Повисла пауза.
— Кстати, — нарушил я молчание, — это имя дает вам право крестить. Так что можете сами выбрать себе любое. Как вы себя называете, когда говорите сами с собой?
