он выглядел карикатурно. Но его грубоватое дружелюбие не было поддельным.
— Бог ты мой, а я слышал, что ты умер.
— Почти.
Он оглянулся, и я знал, что его карьере разговор со мной не посодействует. Брайан предложил:
— Может, быстренько выпьем по одной?
— Я опаздываю на поезд.
Вы заключенные.
Ваше дело здесь врать,
обманывать, воровать, вымогать,
делать себе татуировку,
употреблять наркотики,
торговать дурью,
драться друг с другом.
Но не допускайте, чтобы мы вас
поймали, — это уже наше дело.
Мы вас ловим, и вас уже ничего
не ждет.
Джимми Лернер.
«Вас уже ничего не ждет.
Записки тюремной рыбки»
Я не мог вспомнить, когда в последний раз я садился в поезд, — и что, черт побери, случилось с вокзалом? Разумеется, я слышал, что забастовки на железной дороге и сидячие протесты на рельсах внесли хаос в работу этой службы, но вокзал изменился полностью. Раньше это был деревенский вокзал, обслуживающий, по сути, деревенский люд. Начальник вокзала знал каждого жителя Голуэя, а также не только то, куда ты направляешься, но и зачем. Неважно, сколько лет вы отсутствовали, вы могли рассчитывать, что он встретит вас на станции, назовет по имени, и ему будет известно, где вы пропадали.
Диктор объявил отправление поезда на четырех языках. Я встал в очередь за билетом за людьми с рюкзаками. Нигде ни слова по-английски. Наконец я заказал обратный билет, чтобы вернуться через два дня. От названной стоимости у меня отвисла челюсть.
— Это что, первый класс?
— Не говорите глупостей.
Бормоча что-то себе под нос, я прошел мимо модернового ресторана, с трудом припомнив, какое раньше здесь было простенькое кафе. Там на стене висела фотография Алкока и Брауна рядом с плакатом, изображавшим веселого мужика, с удивлением глазевшего на стаю фламинго с пинтами темного пива в клювах. На плакате была надпись:
Всегда тянуло улыбнуться.
В поезде еще сохранилось купе для курящих, к огромному удивлению пары американцев. Она говорила:
— Джон, ты можешь, понимаешь… ты можешь курить… в этом поезде.
Если у него и было что сказать на это, он воздержался. Я оказался в купе один. Поэтому я закурил, чувствуя, что не могу не воспользоваться данным преимуществом. Свисток — и мы тронулись. Луис Макнис обожал поезда и всегда писал во время поездок. Я попытался почитать, но ничего не вышло. Когда проехали Атлон, появилась тележка с чаем, которую толкал накачанный мужчина. Ему бы горы двигать. Меня его появление только разозлило.
