Самая хорошая тема для писателя, думал я это война. Но читатель уже не хотел читать о войне, ему надоели войны, и он хотел чего-то другого… «Любовь», думал я, стоит на втором месте после войны, но о ней я не в состоянии был писать (в душе было пусто после Берты, да еще смердило после «девочек» — всякой масти, формата и размера таланта Цирцеи). О дружбе я тоже не хотел писать, потому что к тому времени почти все мои друзья отвернулись от меня, махнув на меня рукой, потому что видели, как я собственными руками алкоголем и развратом гублю свой талант; писать о дружбе было, не имея друзей, было слишком тошно. Можно было просто описывать природу, но я знал, что читателя это мало волновало… Ах, бог мой, Берг, ты не представляесх, как это мучительно, когда ты знаешь, что ДОЛЖЕН писать, но не можешь; когда ум знает, а сердце не дает, или наоборот: когда сердце хочет, а ум не способен… Так можно сойти с ума, Берг! И я чувствовал, что я на пределе срыва. Я сидел целыми днями перед камином, тупо ел фрукты, потом курил, потом снова ел, потом снова курил — как часы на стене! И я думал, что поделом мне, что я бездарный писатель и стал сомневаться в тех книгах, которые уже написал (вот как теперь!). Я думал, что я бездарен и что я иссяк уже и не могу больше писать и создавать героев. А огонь в камине смотрел на меня и ничем не мог (или не хотел!) помочь. Это совсем как распятый Христос: он сострадает твоему горю, но не может (или опять-таки не хочет?) помочь тебе. Но все же дрова, которые давали себя уничтожать всепожирающему огню, вселяли надежду. В них было нечто от жертвоприношения, причем добровольного жертвоприношения (иначе говоря, самопожертвования)… Вот так, Берг… Часто, чтоб окончательно не свихнуться, я выходил на улицу, где не было ничего, кроме замерзших деревьев, замерзших людей, замерзшего Неба… И так и прошла и закончилась та зима 1987/1988 годов, прошла в совершеннейшем бесплодии, которое мучило и не давало покоя. А весной, в марте, как гром среди ясного неба, мне на голову упала Анна, и я женился на ней. Любовь к Берте началась осенью и окончилась осенью; любовь к Анне взорвалась весной, и я тогда еще не знал, что и окончится она весной. Для этого должно было пройти 6 лет. Всего 6 лет, Берг, я прожил а Анной, но это уже совсем другая история, конец которого ты сам прекрасно знаешь, хотя ты тогда был еще щенком… Да… Это совсем другая история…
Иоганн Буш замолчал. На душе было пусто и по-шекспировски темно. Небо за окном начало бледнеть, и Иоганн Буш одновременно пожалел и обрадовался этому. Он подошел к окну, стал смотреть, как на востоке бледнеет небо и подумал, что очень хочет курить, но у него нет сигарет (нет сигарет уже 7 лет!).
