В обществе наметилась напряженность, а дыхание епископа сделалось свистящим. У него было чисто выбритое морщинистое лицо и широкая лысина, так что выглядел он куда старше своих пятидесяти.
Еще плывя с ним на одном корабле, Кателина поняла: не стоит недооценивать этого человека. Когда епископ подавал голос — особенно вот так, как сейчас, насупив брови и выставив вперед нижнюю челюсть, — то делалось очевидным, что он равно остер и умом, и на язык.
— Весьма прискорбно думать, — медленно произнес епископ, поднимая взгляд на Лосхерта, — что мой кузен Джеймс, король Шотландии, попросил своих подданных собрать золото, дабы торговец шелком из Константинополя мог продолжать свою торговлю. И неужели затем же достойнейшие люди, — вам, несомненно, известны их имена, — явились в Мантую с Востока, дабы со слезами умолять папу о помощи?
— Милорд епископ, вы неверно поняли меня, — заторопился Лосхерт. — Я хотел лишь сказать, что интересы самых разных людей задействованы во времена войны точно так же, как и во время мира между Востоком и Западом. С единичными просителями надлежит проявлять осторожность, но когда вся христианская Церковь Востока ищет дружбы и поддержки Рима — это совсем другое дело.
Томмазо Портинари с бокалом вина присоединился к беседующим. Взгляд епископа задержался на нем.
— Ну что ж, если у вас есть сомнения касательно денег, собранных для Николаи де Аччайоли, то, полагаю, вам лучше высказать их вслух. Именно мне было поручено доставить их в Брюгге. И я передал всю сумму лично в руки присутствующего здесь мессера Томмазо. Насколько я понимаю, из Брюгге они будут отосланы в миланское отделение Медичи, которые, в свою очередь, отправят деньги в Венецию. Из Венеции после переговоров с турками они попадут в Константинополь, где будет уплачен выкуп за брата мессера Николаи. Прав ли я, mynheere Томмазо?
— Совершенно правы, милорд, — отозвался Портинари. У него была плоская шапка из бобрового меха, модные рукава «дыньками», и увесистые перстни на белых тонких пальцах. Впрочем, перстни не такие уж дорогие: он был всего лишь помощником управляющего. Томмазо Портинари трудился в банке с двенадцати лет. Кателина знала его всю жизнь, как и все остальные. Именно поэтому он так хотел произвести на них впечатление.
— Наш банк, — пояснил Портинари, — тратит много времени и усилий для выкупа христиан. Как известно монсеньеру, в Риме наше отделение не занимается почти ничем иным. — Он говорил по-фламандски с густым итальянским акцентом, но и с каким-то еще, едва уловимым, возможно, с английским. Кателина внезапно сообразила, что не далее как сегодня утром она слышала, как кто-то искусно подражал ему. Нахмурившись, она попыталась припомнить, кто бы это мог быть.
