Раненый лейтенант вторично покидает лазаретную койку, два матроса под руки ведут его к командирской каюте.
"Юнг, весь забинтованный, находился в полусидячем положении. Черты его потемневшего лица заострились. Правая рука была в лубке и прикрыта простыней, левая откинулась и дрожала. Он пристально взглянул голубыми глазами на Ларионова и твердым голосом спросил:
- Леонид, где мы?
Нельзя было лгать другу покойного отца, лгать человеку, так много для него сделавшему. Ведь Ларионов вырос на его глазах. Командир вне службы обращался с ним на "ты", как со своим близким. Юнг только потому и позвал его, чтобы узнать всю правду. Но правда иногда жжет хуже, чем раскаленное железо. Зачем же усиливать страдания умирающего человека?..
Ларионов, поколебавшись, ответил:
- Мы идем во Владивосток. Осталось сто пятьдесят миль.
- А почему имеем такой тихий ход?
- Что-то "Ушаков" отстает.
- Леонид, ты не врешь?
Ларионов, ощущая спазмы в горле, с трудом проговорил:
- Когда же я врал вам, Николай Викторович? - И, чтобы скрыть свое смущение, штурман нагнулся и взял командира за руку. Она была холодная, как у мертвеца, но все еще продолжала дрожать. Смерть заканчивала свое дело".
Уверен, если бы кто-то из кинематографистов отважился бы экранизировать "Цусиму", лейтенант Ларионов был бы одним из главных героев фильма.
Андрей Леонидович щелкнул замочком кожаного альбома...
СТАРАЯ ФОТОГРАФИЯ. Два мичмана в шинелях и фуражках. Высокий, костистый, с удлиненным лицом - Ларионов; густобровый, крутоусый Павлинов. Оба из одного выпуска, с одного корабля, оба из одного романа: "Неожиданно перед амбразурами ярко вспыхнуло пламя, и раздался страшный грохот. Несколько человек в башне упали. Лейтенант Павлинов согнулся и долго поддерживал руками контуженую голову, словно боялся, что она у него отвалится. А когда осторожно повернулся назад, чтобы взглянуть на людей... то на его чернобровом лице изобразилось радостное удивление, - он был жив". Снимок сделан в 1904 году, видимо в Либаве, перед выходом эскадры на Дальний Восток. Лица - мальчишечьи, несмотря на погоны и кокарды, припухлые губы, голые щеки. Но глаза - в них будто отблески Цусимы, печально-настороженные взгляды, грустные сочетания неокрепшего мужества и твердой решимости: "Свой долг мы выполним сполна". Ларионов - в боевой рубке, Павлинов - в броневой башне стояли до конца. Снимок второй отделен от предыдущего тридцатью шестью годами. Из-под полей соломенной шляпы уверенный взгляд Новикова-Прибоя. Из-под козырька флотской фуражки иронический прищур. Седые усы, белый китель, худое лицо со следами ранений - Ларионов.
