По этому сияющему солнечными бликами снегу хотелось идти не останавливаясь, забыв про бессонную ночь, про усталость. Как чудесный нектар пить свежий воздух, не вдыхать, а пить! Ароматный, бодрящий, терпкий от распаренной на солнце хвои сосен.
Впереди, далеко за густым ельником, звякнули бубенцы. Послышались приглушенные выкрики, храп лошади. Если это те дровни, по следам которых я шел, то у меня есть шанс нагнать задержавшегося в пути возницу и убедить его взять в попутчики до крепости. Дорога здесь одна единственная, и если он не сильно перегружен, отказать не сможет. Я заходил с подветренной стороны, спускался с пригорка и уже даже видел сквозь густой ельник людей, суетящихся на опушке.
Лошадей из саней выпрягли, отвели к ельнику. Четверо возились возле дровней, двое что-то перебирали в мешках, чуть в стороне от дороги.
Завидев меня, бредущего к ним по дороге, один из тех, кто возился с мешками, громко свистнул. Остальные замерли, будто играли в игру «фигура замри». Я тоже остановился, чуя, что оцепенели они неспроста.
Двое ринулись ко мне по дороге, на ходу вынимая из ножен кривые сабли. Один устремился наискосок от ельника, у этого в руках был косарь наподобие мексиканского мачете.
– И вам тоже доброе утро! – сказал я громко, скидывая с плеча сумку.
Чуть зазевавшиеся, те, что оставались у саней, похватали колья и тоже устремились ко мне.
– Что? Шестеро на одного? Ого!
Стремительно допрыгав по глубокому снегу, первая троица затормозила где-то в пяти метрах от меня, несколько обескураженная. Зрение подвело их, сыграв злую шутку. Разумеется, издали я казался меньше, а когда они приблизились, то поняли, что смотрят на меня снизу вверх. Ума не приложу, о чем думали эти чумазые оборванцы, очертя голову бросившиеся на незнакомца. Хотели убить? Ограбить? Так убивайте, коль взялись! Держишь оружие, так бей, нечего у меня перед носом махать! Как-то даже неловко было раскидывать этих налетчиков. Мелкие, немощные, такое впечатление, что первый раз в жизни взявшие в руки холодное оружие. Без церемоний, короткими и резкими ударами, я кого-то складывал пополам, кого-то просто утаптывал в снег. У меня не то что беспокойства, даже опасения за собственную жизнь не было. Ребята попались какие-то недокормленные, хилые, хоть и рьяные. Пока подоспела вторая тройка с колами, первые уже корчились в снегу, завывая и плюясь кровью. Второй смене досталось похлеще. Стоило только у одного отобрать заточенный кол, как всем остальным тут же влетело по первое число! Так навалял, что даже жердину березовую переломил пополам. Один гад умудрился подобраться достаточно близко, чтобы я, уже не очень соизмеряя силу, саданул ему по болевой точке на шее. Обычно от такого удара встают очень нескоро. Остальные что-то выкрикивали, судя по тону, осыпали меня проклятьями, но я не понимал ни слова. Это был не тот язык, на котором говорили речные люди, встреченные мною летом на пристани, а какой-то гортанный, совершенно незнакомый. На первый взгляд, эти налетчики мало чем отличались от местных мужиков. Такие же бородатые, чумазые, вонючие. Добивать их не было необходимости, они больше не пытались лезть в драку, просто корчились, сплевывали выбитые зубы, прижимали к рыхлому снегу разбитые лбы. Ребятам сильно повезло, что у меня было хорошее настроение и под рукой не оказалось холодного оружия. Иначе волкам да лисицам было бы чем полакомиться.
