-- Чем? Там не было ни хрена...
-- Чем-чем... Да хоть носками. Все одно запах повывендрится...
Со стороны выхода раздались гортанные звуки. То есть, это была не норманнская речь немецко-фашистских оккупантов, до которых еще далеко, а это застенчиво, чтобы никому не помешать, блевал Дмитрий Андреич Фурманов, легендарный политрук и т.д.
-- Эк заливается, сердешный, - умилился Василий Иванович и попытался встать на ноги. Это ему удалось с трудом.
Пошатываясь, Василий Иванович вывалился из почтового вагона и вскоре где-то в ночной тиши стрекотание психованных сверчков смешалось с журчащими звуками.
Начдив вернулся назад немного посвежевший и застегивающий галифе.
-- И вот, однако ж, вопрос, - сказал он. - Иде ж мы все щас того, то бишь находимся?
-- Ой, Василий Иваныч, давай проспимся, - предложил Петька. - И так в башке фигармония и хренсерватория, а ты какие-то находимся...
-- Это верно, - сказал начдив. - Но покамест ты будешь дрыхнуть, мы заедем незнамо куда, а там...
-- Не заедем, - сказал политрук, вползая в купе. - Паровоз встал, а как его того, не знаю...
-- Что ж ты глядел!!!
-- Пьян был, Василий Иваныч... Ну вы ж сами в меня ведро за ведром вливали, говорили еще "Пей, оглоед".
-- Оглоед - не спорю, - сказал Василий Иванович. - А за паровоз тебе того, строгий-престрогий сам знаешь кто... То есть, что. И чтоб щас сразу выяснил, где... То есть, мы. Это приказ.
Политрук вздохнул и вывалился наружу.
До утра он не появлялся.
Едва рассвело, Василий Иваныч, достав свою любимую саблю, уселся напротив отполированного самовала и начал основательно бриться, в смысле, делать так, чтобы выглядеть перед дамами (если оные предвидятся) не совсем заросшим, а немного.
. . .
В доме архиерея матерились.
Поручик Ржевский и Пьер Безухов не могли решить, кто первый пойдет на разведку.
Перепалка продолжалась уже третий день.
. . .
Когда в поезде кончилось все, что можно было съесть, включая ананасы и запасы рябчиков, Василий Иванович заявил, что пора принимать решительные меры и недвусмысленно посмотрел на Петьку.
Петька же заявил, что насчет мер он уже решил, на том и порешили.
За хавкой послали Фурманова.
. . .
В доме архиерея дрались.
Выбранный общим собранием в составе поручика Ржевского и Пьера Безухова Ржевский наотрез отказывался идти в разведку, мотивируя это тем, что если его убьют, Наташа Ростова сойдет с ума, а Пьер вообще смухлевал со своей монеткой, и что всему полку известно, что у него там четыре головы на два орла.
