Один из посетителей прокричал Моцарту что-то по-немецки через весь клуб. Подняв глаза, Моцарт сделал некий загадочный жест: порядок, мужик.
Он снова повернулся к Райсу:
— Сами видите, у меня все идет прекрасно.
— Сазерлэнд без конца волнуется обо всем таком… ну, вроде всех тех симфоний, которые ты так никогда и не напишешь.
— Ерунда! Не хочу я писать симфонии. Я могу слушать их, когда пожелаю! Кто эта Сазерлэнд? Твоя подружка?
— Нет. Она занимается местными. Дантон. Робеспьер… А как насчет тебя? У тебя кто-нибудь есть?
— Так, ничего особенного. Во всяком случае с тех пор, как я был ребенком.
— Да ну?
— Ну, когда мне было лет шесть, я оказался при дворе Марии Терезии. Я обычно играл с ее дочерью — Марией Антонией. Она сейчас зовет себя Мария-Антуанетта. Самая красивая девочка столетия. Мы играли дуэтом и шутили, что когда-нибудь поженимся, но она уехала во Францию с этой свиньей Людовиком.
— Черт меня побери, — выдохнул Райс. — Это и впрямь потрясающе. Знаешь, там, откуда я родом, она все равно что легенда. Ей отрубили голову во время Французской Революции за то, что она устраивала слишком много вечеринок.
— Никто ей ничего не рубил!
— Так то была наша Французская Революция, — прервал его Райс. — Ваша была гораздо менее грязной.
— Раз уж вам так интересно, можете встретиться с ней. Уж конечно, она у вас в долгу за то, что вы спасли ей жизнь.
Прежде чем Райс смог ответить, у их стола возник Паркер в окружении экс-придворных дам в «капри»[4] из спандекса и расшитых блестками топах в облипочку.
— Эй, Райс, — прокричал Паркер, невозмутимый анахронизм в блестящей футболке и черных кожаных джинсах. — Где ты взял такие дурацкие тряпки?.. Давай повеселимся!
Райс глядел на девушек, которые, сгрудившись у стола, одну за другой зубами рвали пробки из бутылок шампанского. Каким бы низеньким, жирным и отвратительным ни был Паркер, девицы с радостью перерезали бы друг друга ради возможности спать на его чистых простынях и залезть в его аптечку.
— Нет, спасибо, — Райс выпутался из километров проводов, змеящихся от звукозаписывающего оборудования Паркера.
Образ Марии-Антуанетты захватил его и отказывался отпускать.
Слегка поеживаясь на ветерке от кондиционера, Райс сидел нагишом на краю огромной, с балдахином, кровати. В окно эркера с мутными стеклами восемнадцатого века ему был виден сочно-зеленый, орошаемый крохотными водопадами ландшафт.
Внизу команда садовников из бывших аристократов в синих джинсовых комбинезонах подстригала кустарники под надзором охранника. Охранник — с головы до ног в камуфляже за исключением трехцветной кокарды на пилотке — жевал жвачку и играл ремнем дешевого пластмассового автомата. Сады Малого Трианона, как и сам Версаль, были сокровищами, заслуживающими тщательного ухода. Они принадлежали Народу, поскольку были слишком большими, чтобы затолкать их в портал времени.
