- А что будет с моей дочерью? – спросил отец. – Она выживет после… использования?
- Если честно, - Джейноб устало встряхнул головой, – мне на это плевать. Ты знал, на что шел, теперь поздно желать.
- Я не…
В старом вампире начала закипать злость. Он очень устал, и ему было жаль, что придется ждать еще около двадцати лет, пока я – или моя кровь – созреет для… использования.
- Хватит! Я сказал, что заберу ее, но не сейчас. Когда придет время, мы ее заберем. Если девчонка выживет – то вернется, а если нет… хотя не советую поддаваться иллюзиям, у вас очаровательная старшая дочь и сын – очень похожи на мать. – Он попытался улыбнуться, гнев прошел, но его комплимент не был воспринят.
- А что нам делать все эти годы? – впервые встряла в разговор Татьяна, моя тетя. – Как смотреть в глаза девочки и знать, что она станет уплатой долга?
- Кормите вовремя, болеть не давайте и чтоб спала много – все остальное для меня неважно.
Джейноб поставил на стол нетронутый бокал с жидкостью, обернулся, собираясь идти, но потом, как будто вспомнил о чем-то, обозвался:
- Дважды в год к вашей дочери будет наведываться мой сын. Он будет проверять состав ее крови и определит ее готовность. Когда он будет приходить, оставляйте его наедине с девчонкой на один час и никогда не спрашивайте, что с ней случилось за это время. А если будет рассказывать сама – обрывайте на полуслове. Ясно?
Мать кивнула и упала на диван – сердце не выдержало. А в глазах отца горело пламя – я могла быть его любимой дочкой, но из-за сделки стала чем-то вроде одолженного дивана – неудобно и надо со временем вернуть.
- А как выглядит ваш сын? Как ми его узнаем?
Джейноб улыбнулся – все понимали, что вопрос очень глупый.
- Скажем так, при взгляде на него вы захотите упасть на колени.
И он не преувеличивал, поскольку со мною так и случится.
Я не знаю, когда увидела его впервые - мне казалось, он был всегда. Кристоф напоминал призрака – он им и был. С ранних лет этот человек стал для меня кошмаром, и если других детей в детстве пугают ведьмами или какими-то злодеями, то для мены достаточно было произнести его имя – и я начинала плакать. Точнее сначала плакала, но со временем поняла, что никому нет до моих слез никакого дела.
Очень часто мне казалось, что все меня ненавидят. На меня кричал отец, на меня постоянно кричала мать, а дядя, такой любимый для Наташи и Павла – просто не замечал. Однажды я попыталась пожаловаться на боль, которую испытывала при появление Кристофа – меня наказали за мой плач… в сущности, за плач маленькой девочки, которая просто-напросто боялась боли. И только к Татьяне я испытывала что-то похожее на благодарность за ее приятные улыбки.
