Мне нравится говорить на экзотических языках. Казахского я не знаю и, вероятно, это навсегда, но название улицы, на которой находится гостиница «Алматы», помнил и, чтобы произнести его, спросил у красотки:
— Как мне ближе выйти на улицу Кабанбай-батыра?
Голосок у неё был нежный, и говорила она с московским акцентом.
Засыпая, я подумал, что старому Айно, который прилетит за Наташей, целесообразнее прихватить с собой в Веллингтон и Колюню на какое-то время. Будет с ним навещать мать.
3
Ночью, мучимый духотой, я дважды вставал и, распахивая балконную дверь, проветривал номер. Топили нещадно.
Оконные шторы остались раздвинутыми и утром, едва открыв глаза, я почти ослеп. Ярчайшей синевы небо высвечивало заснеженные зазубрины валов Алатау, надвигавшиеся, словно океанский прибой на почтовой открытке. Торчавшая на горном склоне телевизионная башня казалась на их фоне хрупкой, ненадежной и обреченной хворостиной.
В гостинице стояла воскресная тишина. Наверное, я вообще жил в ней один.
Из городского телефонного справочника, найденного в тумбочке, я вырезал ножом карту Алматы. Из неё следовало, что до улицы Кунаева от гостиницы пешком минут двадцать. Однако ресторан «Стейк-хауз» среди рекомендуемых кулинарных достопримечательностей не числился. Не нашлось и его телефона. Имелись «Адриатико», «Тратториа Парадизо», «Пруссия» и даже «Петролеум» с «Адмиралом Нельсоном»… Поглощая завтрак в ресторане на втором этаже, из легенды на карте я узнал, что «4 февраля 1854 года было основано крупное укрепление у подножия Заилийского Алатау, названное Верное». В 1921 году Верное стало Алма-Ата, в которую перенесли казахстанскую столицу из города Кзыл-Орда. По новому, то есть Алматы, стали произносить и писать после «принятия 28 января 1993 года конституции суверенного государства Казахстан». Сообщалось также, что 1 миллион 200 тысяч жителей города имеют возможность «наслаждаться необычайно мягким климатом зимой и удивительными по красоте пейзажами, в том числе высокими тяньшаньскими елями».
Рекогносцировка обещала оказаться приятной.
Солнце растапливало остатки снега на тротуаре. Обсаженная редкими деревьями улица Кубанбай-батыра, где накануне я расстался с Усманом, пустовала, если не считать русского обличья мужичка, прогуливавшегося воскресным утром возле Оперного театра, закрытого на капитальный ремонт. Вот и «репейник» на хвост…
Упершись в подземный переход, я спустился на три ступени, да передумал, не поленился, поднявшись, возвратиться и пересек улицу поверху поперек проезжей части. Моего разворота не ждали. Времени для маневра у мужичка, профессионально отводившего взгляд на чирикавших по веткам воробьев, не оставалось. Я подождал, когда он поравняется со мной.
