— Пошли отсюда, ну! — У Робби слезы лились градом. На улице Лори повернулась к Гасу: — Ступай домой! Я не поленюсь прийти к вам в Рокингем-куотерс, хоть это и далеко, и все расскажу твоей матери. Уронили вас, видно, когда вы младенцами были! Все мозги вам, дуракам, вышибли! А Робби у меня получит такое угощение, что век не забудет боксерские перчатки!
Выпучив глаза от страха, Гас смотрел на Лори. Первый раз он видел мать Робби такой сердитой. Всегда она была добрая, приветливая. Он был перепуган до смерти.
— Ступай домой! — строго скомандовала ему Лори. — И не смей нигде останавливаться!
Гас повернулся и поспешно зашагал по тенистой улице.
— А ты, мой сын, получишь дома свою порцию! Подумать только! Мать ждет его, собирается испечь ему вкусные коржики. Ждет, волнуется — мало ли что могло случиться, может, припадок какой, утром ведь плохо выглядел! А он, оказывается, дерется с Гасом Маккеем на потеху белым!
Робби чувствовал себя так худо, как еще ни разу в жизни. Все у него болело. Его мутило, в горле саднило. Чем ближе к дому, тем мрачнее становился Робби.
— Мама, я больше не буду! Я… я… больше не буду! Больше никогда, мамочка! — Он рыдал и захлебывался, обливался солеными слезами.
— Не реви на улице! Успеешь дома нареветься, когда я за тебя возьмусь! Уж это я тебе обещаю! — Лори вся кипела от ярости; впрочем, она понимала, что несправедлива к своему любимцу, и изо всех сил старалась взять себя в руки. — Когда нужно отлупить кого следует, так тебя силой не заставишь, а вот драться на потеху белым ты рад-радехонек! — Гнев, ненависть переполняли ее. Робби никогда еще не видел маму такой злой. — Стоило им сказать тебе словечко, свистнуть, пальцем поманить…
Робби, спотыкаясь, брел по пыльной дороге, вернее, мать тащила его, больно вцепившись ему в плечо. Но боль в душе его была во сто раз сильнее. Если бы только можно было забыть навсегда этот день! Будь они прокляты — эти коржики, и Жирный Гас, и порошок «Калумет», и боксерские перчатки, и белые лавочники, и все люди на свете! Вот бы сейчас умереть!
Мама втолкнула его в комнату и оттуда поволокла в кухню. Дженни Ли, вытаращив глаза, тревожно наблюдала за ними.
— Снимай все! Я с тебя сейчас шкуру спущу, как бог свят!
Дженни Ли перепугалась, пожалуй, не меньше брата.
— За что это тебя, Робби? — спросила она, не решаясь обратиться к матери: такой сердитой она ее никогда не видела.
Робби посмотрел на сестру. Его распухшие губы дрожали, лицо судорожно дергалось.
