Мамася выключает свет. Слышно, как она топчется в дверях, но все никак не уйдет.
– Знаешь, в чем дефект твоей логики? – внезапно спрашивает она. – Тебе кажется, что что-то хорошее может не произойти, если войти не в ту дверь, или чуть задержаться, или сказать «привет!» не тому человеку. Это ошибка. События вытекают из нас самих. На поезд судьбы нельзя опоздать.
– Но можно пустить его под откос.
– Это запросто. Но опоздать нельзя. Так что эти твои два олуха просто сами хотели быть несчастными, – говорит Мамася.
Дверь за ней закрывается.
* * *
Порыв ветра. Березовая ветка хлещет по стеклу. За окном раскачивается белый ствол с прикрученным проволокой скворечником. Его вешал еще папа, до Артурыча. Скворечник здоровенный, щелястый, и живут в нем воробьи. Но скворец прилетел лишь однажды, в позапрошлом году, в конце марта. Посидел, подумал, повертел головой, послушал воробьиную истерику – серьезный, грустный, сам в себе пребывающий, и улетел искать место поспокойнее.
Перед воробьями Рина уже три месяца чувствует вечную вину. С тех пор как Артурыч купил ей пневматический пистолет и потребовал пообещать, что она не будет стрелять в квартире. Рина сразу просекла, что это была скрытая взрослая капитуляция из цикла: «Делай что хочешь – только не лезь ко мне! А еще лучше: сиди в своей комнате».
Получив пистолет, Рина первым делом прострелила из нее фотографию самого Артурыча, на которой он был рядом с Мамасей. Первая пуля попала Артурычу в щеку, вторая вмяла глаз внутрь черепа, а третьей Рина нечаянно ранила Мамасю и, испугавшись, спрятала фотографию в химическую энциклопедию, куда Мамася никогда в жизни бы не заглянула.
А еще примерно через день, когда дырявить стены ей окончательно надоело, Рина взяла кусок пластилина, скатала в шарик и продержала ночь в морозилке, чтобы не прилип к стволу. Влезла на подоконник и прицелилась в воробья, прыгавшего на ветке у скворечника. Береза качалась от ветра, и воробей то исчезал из прицела, но снова в нем появлялся.
Рина испытала странный жар, всегда возникающий, когда перешагиваешь через «нельзя». Ей чудилось, она залипает в горячее, пульсирующее, подталкивающее к чему-то злое облако.
– От пластилина ничего не будет! – успокоила себя Рина и, не стараясь попасть, потянула курок.
Ствол дернулся. Рина так и не поняла, куда подевался воробей. Решила, что улетел, но все же на всякий случай спустилась вниз. Воробей лежал у корней на траве. Она искала, куда ударила его пластилиновая пуля, но так и не нашла. Просто мертвый воробей с подвернутым крылом и сгустком крови на нижней части клюва. И еще поняла по окраске, что ухлопала воробьиху.
