Вкрадчиво, как пума, подседая в коленях, Гай подошел к Белдо и полуобнял старичка. Сдувшаяся щека Гая наполнилась воздухом и приобрела упругость. Белдо вспомнил, что, когда он двадцатилетним юношей пришел в первый форт, Гай уже тогда был таким же. Те же желтоватые руки, безвозрастное лицо и обломанные ногти с бахромой грязи.
– Вам не надоело? Мы не одинокие вдовы на приеме у гадалки! Почему бы вам внятно не передать слова вашего опекуна? – выдохнул Гай в заросшее дремучим волосом ухо Белдо.
Старичок тревожно дернулся.
– Не надо так! Вы чудовищно рискуете! Он крайне обидчив! – укоризненно, но тоже быстро шепнул он.
– Ваш опекун? Да кто он такой? Максимум эльб третьей ступени! Потому и знает так мало! – брезгливо уронил Гай.
Белдо пошел пятнами, зарумянившись больше носом и подбородком, чем щеками.
– Так ведь и вашему опекуну не все известно! – не удержался он.
Рука Гая, лежащая у старичка на плече, стала тяжелой, как гиря.
– Вы забываетесь, Белдо! Может, пора устроить вам личную встречу? – спросил он, раздвигая бесконечный рот.
Красный, как младенческая пятка, подбородок Белдо стал бело-желтым. Он быстро, умоляюще замотал головой.
– Странный вы человек, Белдо! Хамите, а боитесь! Хотя, в общем, правильно делаете!.. – Гай похлопал Белдо по плечу и громко, на весь зал, произнес: – Проще, Дионисий! Давайте без созвездий! Ребята Тилля упустили нить разговора!
Старичок поспешно закивал, встряхнулся и начал заходить с другой стороны.
– Договорились, друзья мои! Я буду краток!.. Все мы любим Вильяма Шекспира, мон ами! Некоторые любят его изо дня в день, другие только начинают. Дорогой Уильям справедливо отметил в одном из своих бессмертных творений: «Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте!» Мне со своей стороны хочется поспорить с классиком. Повесть печальнее все же возможна!.. Это будет, мон шер, наша жизненная повесть, если эти двое все же встретятся.
Здоровенный берсерк разинул рот и удивленно отпустил ворот официанта. Видимо, он относил себя к группе только начинающих любить Вилю Шекспира и был поражен степенью прозорливости господина Белдо.
– Дорогой Уильям поведал нам о любви юноши и девушки, – продолжал Белдо. – Идя по его стопам, я тоже хочу поведать вам о грядущей любви юноши и девушки и их будущем ребенке, который представит для нас несомненную угрозу.
– Какая любовь, Дионисий? Какого эльба вы приплели Шекспира? – простонал утомленный болтовней Долбушин.
