Все-таки ему повезло, друзья помогли, и он поселился в Доме искусств, куда зачастил Георгий Иванов. Мандельштам привез с собой стихи еще не опубликованной книги «Tristia». Г. Иванов назвал ее «прекрасным взлетом перед падением». До конца своих дней он любил ранние стихи Мандельштама, о поздних отзывался сдержанно, а воронежских стихов своего друга не знал совсем.
22 февраля 1930 года в рижской газете «Сегодня» был напечатан очерк Георгия Иванова «Китайские тени» – последний из серии очерков под этим названием. Все, что относилось в очерке к Мандельштаму, яростно прокомментировала Марина Цветаева. Причина ее горькой обиды была личная. Г. Иванов никогда не слышал о романе своего друга с Цветаевой и был уверен, что адресат его стихотворения «Не веря воскресенья чуду…», — «очень хорошенькая, немного вульгарная брюнетка, по профессии женщина-врач». Формально стихотворение вообще никакого посвящения имеет, и реальный адресат его мог быть известен только «посвященным», вероятно, лишь одной-единственной «посвященной». Цветаева доказывала, что адресат стихотворения именно она («Мне ли не знать»). Обиды своей не забыла и по возвращении в СССР, встретившись единственный раз в жизни с Анной Ахматовой, «жаловалась на брехню Георгия Иванова, который переадресовал обращенные к ней стихи Мандельштама неизвестной докторше, содержанке богатого армянина». Надежда Мандельштам, рассказав об этой встрече, добавляет: Цветаева «подозревала, что это я не позволила Мандельштаму посвятить ей стихи».
Само же стихотворение Георгий Иванов ценил не только как одну из вершин творчества Мандельштама, но и одно из лучших во всей русской лирике, что он со всей определенностью и утверждал в очерке «Китайские тени». Цветаева же писала в ответ: «Вы, провозгласив эти стихи Мандельштама одними из лучших в русской литературе, в них ничего не поняли».
Недружественная критика не переменила отношения Георгия Иванова к Марине Цветаевой. Он знал ее много лет, впервые встретив в Петербурге в 1916 году, а последний раз в Париже в 1939-м, накануне ее возвращения в Москву. В эмиграции они виделись многократно, о Мандельштаме они не говорили. Не раз вместе выступали на поэтических вечерах. Например, на «Вечере романтики» в апреле 1930 года в зале Географического общества на бульваре Сен-Жермен.
Гибель Мандельштама он пережил очень тяжело. О его смерти ходили всевозможные слухи. Как и где он погиб, в эмиграции никто толком не знал.
