Волны кружевом обшиты
Сладко-пламенной луны.
Золотые хризолиты
Брызжут ввысь из глубины.
На прибрежиях зеленых
Ждут влюбленных шалаши.
О желаньях утоленных
Напевают камыши.
Смуглый отрок, лиру строя.
На красавиц целит глаз.
Не успела глянуть Хлоя,
Как стрела ей в грудь впилась…
Волны, верные Венере,
Учат шалостям детей.
Не избегнуть на Цитере
Купидоновых сетей!
Было в названии первой книги Георгия Иванова и нечто автобиографическое. В родительском имении Студенки стояли в гостиной большие, в человеческий рост, вазы Императорского фарфорового завода. Старинный заводской художник расписал их по мотивам Антуана Ватто — дамы, кавалеры, амуры и галантные сцена на острове богини любви. По семейному преданию, вазы подарил отличившемуся в Венгерской кампании 1849 года генералу Брауэру фон Бренштейну, прадеду Г. Иванова, один из Великих Князей. К решительному генералу благоволил и сам Император Николай Первый. Итак, «Отплытье…» мыслилось автором как поэтическое путешествие из домашнего мира в литературы. Мыслилось также в качестве начала, за которым непременно последует продолжение, что подтверждалось вызывающим подзаголовком «Книга первая».
Вкус к Ватто и его эпохе, к пасторальной поэзии XVIII века — все это домашнего происхождения. Привитый еще в детстве ближайшим окружением вкус. Знаком он был с Ватто по репродукциям в книгах по истории искусства, а оригинал Ватто — «Святое семейство» — впервые увидел Эрмитаже. До революции картина экспонировалась в музее, считалась одним из его сокровищ. После революции правительство продало ее на берлинском аукционе.
В поэзию Георгия Иванова «питерская» тема вошла как бы с одобрения Михаила Кузмина, чей сборник «Сети» с упоением прочел шестнадцатилетний кадет и попал в сети «петербургского Уайльда». В духе пасторалей Михаила Кузмина выдержано его стихотворение «Мечтательный пастух» (1911), которым начинается книга, а «Эпилог» (1911) в книге — тоже «мечтательный»:
Когда горит аквамаринами
Золоторогая луна —
Я грежу сказками старинными,
Которым учит тишина.
И снова я пастух мечтательный,
И вновь со мною, Хлоя, ты.
Рукою верной и старательной
Сплетаю я свои мечты.
Последняя строфа эклектического «Эпилога» перекликается с гумилёвскими сборниками «Путь конквистадоров» «Жемчуга»:
Мы в дерзкое стремимся плаванье,
И мы — смелее с каждым днем.
Судьба ведет нас к светлой гавани.
Где все горит и н ы м огнем.
«Иным» напечатано в разрядку. Иным — то есть каким-то трансцендентным, и это один из следов знакомств книгами символистов. Но в целом первый сборник Иванова явился также «отплытьем» от поэтики Кузмина и «поэз» Северянина к Гумилёву, Цеху и акмеизму. К Михаилу Кузмину он еще возвращался, а с эгофутуризмом вскоре после издания первой книги было навсегда покончено.
