Готхейн задал Гинденбургу первый из серии вопросов, которые были переданы обоим свидетелям заранее. Он касался неограниченной подводной войны. Когда было решено, что эту всеобъемлющую кампанию нельзя больше откладывать, и почему? Как и было договорено, Гинденбург проигнорировал вопрос, а вместо ответа зачитал подготовленное для него заявление. Оно не имело ничего общего с заданным вопросом, его целью было только оправдать методы ведения военных действий Верховным командованием. В стремлении вести войну до победы, подчёркивалось в заявлении, Верховное командование всегда считало себя исполнителем воли народа и армии. Армия храбро сражалась до конца, в то время как народ оказался слабым, недисциплинированным, а ошибки правительства в конце концов неизбежно привели к военному коллапсу. Здесь он не только повторил то, о чём писал в своих мемуарах, но и пошёл ещё дальше. Распад гражданской морали, заявил он, начался ещё до того, как он и Людендорф приняли Верховное командование в августе 1916 года. «Когда мы приняли командование, мы подали правительству ряд предложений, целью которых было сосредоточение сил всего народа для скорейшего окончания войны на благоприятных для нас условиях. <…> Все мы знаем судьбу этих предложений. <…> Я стремился достичь всестороннего и деятельного сотрудничества, а был встречен слабостью и отказом действовать. С тех пор и до самого конца мы никогда не были избавлены от беспокойства, сумеет ли наш народ в тылу выстоять до победного окончания войны». Более того, разрабатывались планы, и Верховному командованию о них было известно, направленные на подрыв морали в армии и на флоте. «Цели, предполагаемые нашими лидерами, стали недостижимыми. <…> Наши операции были обречены на провал, конец представлялся неизбежным, а революция была краеугольным камнем всего».
Затем Гинденбург произнёс слова, вошедшие в историю: «Английский генерал справедливо заметил: «Немецкая армия получила удар в спину». Надёжному ядру армии невозможно приписать вину. Её действия, так же как и действия офицерского корпуса, вызывают наше общее восхищение. Вполне понятно, на ком лежит вина. Если нужны другие доказательства, их можно найти в заявлении, сделанном британским генералом, а также во всеобщем удивлении наших врагов своей победой». В заключение маршал добавил, что всегда был единодушен с Людендорфом, когда дело касалось важных решений. «Мы вместе несли тяготы тревог и тяжёлой ответственности. И сегодня мы предстали перед вами вместе, мы, отвечавшие за идеи и методы Верховного командования начиная с августа 1916 года». Людендорф был вполне удовлетворён и, как он отметил в своих мемуарах, почти готов был забыть прежние обиды – в конце концов, что прошло, то быльём поросло.
