Розовый закат, плывший среди деревьев, с удовольствием утопал в огромной, широкой луже. А может быть, это она утопала в нем?
Я умирал от похоти, глядя на него. Мне хотелось подойти к нему и, ни слова не говоря, поцарапать ногтями крошечные круглые точки в центре его съежившихся от прохладного вечернего ветерка сосков. (Обратите внимание, несмотря на некоторый холод, он даже не думал одеться, хотя майка висела у него прямо на плече). Ночью, в поезде, под простыней, я тихо и тайно поцарапал кончики своих собственных съежившихся сосков — и содрогнулся от пронзившего меня острого счастья.
Я жалел, что не подарил ему изысканный, нежный нарцисс.
А был и другой, который немного унизил меня, но сам был эротически унижен в моих глазах еще больше. Он тоже был напорист, эмоционален и силен и тоже всё время обнажался. Хотя нет, это неточное слово. Обнажается, то есть стягивает с себя футболку, мой частный ученик Леша, до которого мы скоро дойдем и о котором в основном мы и будем здесь говорить. А тот, другой, он был обнаженным всегда. Это было в лагере. Да, я ни разу не помню, чтобы у него была выше пояса хоть какая-то одежда. Он доводил меня до безумия, до исступления одним только своим видом, одной своей манерой «одеваться» и себя вести.
И вот однажды мы сидели в столовой. Обед подходил к концу, случайно остался один лишний компот и один лишний я. В том смысле, что все с нашего стола уже ушли, а я еще доедал. А тело сидело за соседним. Оно не имело никакого права на наш компот. По всем божеским и человеческим законам, включая прецедентное право, он принадлежал мне. И тут оно повернулось и молча забрало его у меня и выпило! Это было свинство. Это было настолько возмутительно, что некоторые люди с того столика, где сидело тело, стали говорить:
— Верни ему компот!
Но тело было наглым и своевольным, оно выпило его, играя мышцами и сухожилиями, и всё так же молча. В этом презрительном молчании и было, возможно, наибольшее унижение.
Но вскоре я был отмщен. То ли в холле, то ли в тусовочной комнате, куда вожатые согнали нас для подготовки какого-то мероприятия, в центре стояло это тело и что-то говорило. И вдруг рядом с ним встала какая-то девочка, тоже из нашего отряда, и стала требовать от него что-то общественно-полезное.
— Ты! — сказала она и, одетая, ткнула его пальцем прямо в межгрудие — пространство между сосками. — Кроме того, что не делаешь ни фига, так еще и голый ходишь где попало.
